Светлана Остужева
Дмитрий Булгаков (слева). Фото Ирины Шымчак
8 января в Малом зале Московской консерватории стартует XXII фестиваль камерной музыки «Возвращение». Фестиваль, обросший легендами. Фестиваль, которого с нетерпением ждут целый год и публика, и сами исполнители, а потом начинают всем миром собирать деньги на проведение следующего. В преддверии открытия Светлана ОСТУЖЕВА поговорила с одним из «отцов-основателей» «Возвращения» гобоистом Дмитрием БУЛГАКОВЫМ о цене независимости и жизни в соцсетях.
- Фестиваль «Возвращение» существует уже 21 год. По человеческим меркам – совершеннолетие, а по фестивальным – и вовсе солидный возраст, считай, долгожитель. Какие перспективы? Фестиваль не исчерпал себя?
- На мой взгляд, фестиваль не исчерпает себя до тех пор, пока в нем заинтересованы исполнители, ради которых он на самом деле и затевался, ради людей, которых мы очень ценим, и в них совсем не разочаровались, а, наоборот, с каждым годом все больше очаровываемся. Поскольку в течение года мы постоянно имеем контакт с этими людьми, которые спрашивают, что мы можем предложить им, интересуются новыми произведениями, предлагают сами, организуют какие-то группы в интернете, бурно обсуждают, кто что будет играть, ссорятся, – мы видим, что состоявшиеся, востребованные музыканты, у которых и так за сто концертов в год, и, в общем, музыки в их жизни хватает, им почему-то все еще очень важно принять участие в фестивале. Я думаю, что это главное, это даже важнее, чем аншлаги на концертах, которые у нас, кстати, тоже давно есть. Другое дело, что с течением времени собирать фестиваль не становится легче – скорее наоборот. Когда тебе двадцать лет – все просто, нет ничего, что казалось бы неразрешимым. В тридцать лет ты понимаешь, что все не так просто и интересно. А в сорок лет начинает накапливаться усталость от каких-то вещей, на которые раньше не обращал внимания. В первую очередь – в вопросе сбора денег на проведение фестиваля, потому что собрать их совсем не просто, особенно так, как собираем их мы.
- А собираете вы их вот уже пятый год с помощью краудфандинга – это позволяет вам сохранять независимость. Возникает вопрос о цене этой независимости. Чем за это приходится платить?
- Неуверенностью до последнего дня в том, что фестиваль состоится. Естественно, мы никого не можем заставить поддерживать нас, мы можем только благодарить тех, кто это уже сделал, и более-менее постоянно информировать о том, что нас в очередной раз можно поддержать. Что касается каких-то еще источников финансирования – то для нас абсолютно невозможно делать этот фестиваль, не будучи независимыми в программной политике. Если фестиваль утратит свою философию, свой особый дух, сложившийся за эти годы – делать его дальше просто не имеет смысла. В последнее время возможностей, которые мы считаем приемлемыми для нас, становится все меньше или не становится совсем. Поэтому мы пришли к тому, что поддержка нас со стороны слушателей и меценатов – не спонсоров, а именно меценатов – это единственно возможная для нас в данный момент форма финансирования проекта. А поскольку людям и самих-то себя становится все сложнее финансировать – соответственно, мы буквально до последнего не знаем ни свой бюджет, ни даже то, будет ли и на этот раз у нас возможность провести фестиваль, а это, конечно, отнимает силы и нервы.
Сбор всегда идет очень нервно, потому что люди – по крайней мере, мне кажется, что это вообще свойственно нашей ментальности – откладывают все на последний момент. Когда мы объявляем сбор за три месяца до фестиваля, то в первый месяц ощущение просто катастрофическое, потому что почти ничего не происходит. А потом все как-то становится на свои места, особенно в последний месяц, и появляется надежда, что мы опять успешно этот проект завершим.
- Так оно и вышло, три месяца томительного ожидания позади – и чаемый вами миллион собран. Однако, насколько я понимаю, целиком он вам не достанется?
- Ну, начнем с того, что миллион – это какая-то, может быть, даже слегка наглая цифра, но это та психологическая граница, выше которой мы, как нам кажется, не должны просить у людей, это и так много денег для подобного сбора в интернете. Конечно, какой-то процент от собранной суммы уходит компании, которая все это организовывает, это естественно. Но надо понимать, что даже если бы мы получили всю сумму целиком, этот миллион не может закрыть все наши – на самом деле, очень скромные – запросы.
- А сколько стоит фестиваль?
- Примерно полтора миллиона. И это с учетом нашей чрезвычайно экономной модели. Основные расходы – это авиабилеты для участников. Конечно, их стоимость варьируется в зависимости от того, кто откуда летит, но, в принципе, цены на билеты в последнее время стабильно растут. Мы не платим гонорары участникам и не платили никогда – иначе вряд ли этот фестиваль мог бы существовать. Опять же, фестиваль у нас компактный, в течение недели мы играем 4 концерта, и залы мы получаем от Московской консерватории (а раньше от филармонии), и это сотрудничество очень важно для нас.
Залы предоставляют нам бесплатно, но мы не получаем прибыли с продажи билетов. Гарантия того, что у нас есть залы и мы заранее можем на них рассчитывать, для нас важнее, чем гипотетическая прибыль от билетов, ну, и кроме того, мы стараемся держать цены для нашей публики в разумных пределах. Цены, которые позволили бы как-то существенно зарабатывать на залах, выходят за рамки, которые мы считаем приличными, поэтому эту статью дохода мы всерьез не рассматриваем в принципе.
- «Возвращение» потихоньку становится народным: и деньги народные, и программа, как вы говорите, коллегиально собирается.
- Народным, но не массовым.
- Разумеется – это же фестиваль камерной музыки. Расскажите, кто что в этом году привнес в программу. Как вообще сформировались темы концертов этого года?
- В 9 случаях из 10 идея приходит от конкретной музыки. Мы держим в руках какие-то ноты или слушаем запись, и понимаем, что либо история создания этого произведения, либо его звучание, либо непосредственно заданная композитором тема скорее всего интересовала еще кого-то. Тема нашего первого концерта «Дилетанты» родилась из произведения, которое я однажды услышал, в нем был задействован мой инструмент – гобой, и мне стало интересно, чем известен композитор, которого на тот момент я совсем не знал.
- Автора в студию!
- Я и сейчас, к сожалению, не помню его имя. Его в итоге не будет в программе… Но тогда я выяснил, что он, собственно, композитором не был, а был профессиональным военным, но музыку сильно любил и сочинял между делом. Мы решили посмотреть, а есть ли еще композиторы, которые сочинением музыки не зарабатывали себе на жизнь, а занимались совершенно другими профессиями, ну, кроме известных, в общем-то, примеров – таких как Бородин, который был ученым, химиком и медиком, или Чарли Чаплин, который музыку писал, в основном, для своих собственных фильмов, – и в этом ряду возникли еще какие-то замечательные имена, среди которых, например, Ричард Львиное Сердце…
- И что, хорошую ли музыку писал Ричард?
- Мы это услышим 8 января. А хороша ли музыка – это ведь вопрос немножко субъективный. Для кого-то точно хорошая… А потом неожиданно выяснилось, что и для Чарльза Айвза композиция не была профессией, и для Джачинто Шельси, и для Эрнеста Шоссона... Вот так и собирается программа, а произведение, из-за которого пришла такая идея, в конечном итоге не выдержало конкуренции, и мы решили его не включать в программу. Вторая программа «Ремейки» – ну, тут все очевидно: это когда некая известная музыка перевоплощается, может быть, через несколько сотен лет, перерабатывается другим композитором и становится хоть и похожей на оригинал, но другой. Обработок, конечно, существует бесчисленное количество – но для нас было важно, чтобы ремейк тоже приобрел некую известность и исполнялся уже как некое отдельное сочинение, то есть, например сюита Рахманинова, основанная на партите Баха, исполняется как музыка Рахманинова, при этом мы одновременно слышим и партиту Баха, и сюиту Рахманинова.
Программу из ремейков мы хотели сделать именно потому, что не играем или стараемся не играть неоригинальные сочинения, но эти самые неоригинальные сочинения, которые имеют свою собственную ценность, накапливаются – и надо было их хоть раз сложить вместе и отыграть.
- Тема третьего концерта – «Нео» - откуда взялась?
- Что касается «Нео», эта тема родилась скорее случайно. Например, выясняется, что музыка, в которой много фольклора, называется неофольклоризм. И есть еще много разных «нео»: неоклассицизм, неоромантизм, новая сложность, новая простота и даже tango nuevo – новое танго. Здесь тема родилась не от конкретной музыки, а от идеи в голове. К счастью, у нас всегда есть концерт, где можно чуть-чуть поменьше думать о том, как одна музыка будет звучать рядом с другой, как это составить в красивую программу, где мы себя не озадачиваем темами.
- Речь о «Концерте по заявкам»?
- Да, и он чрезвычайно любим нашими исполнителями, поскольку это заявки самих исполнителей, и мы их в свободной, скажем так, форме с радостью выполняем.
- Если я правильно понимаю, практически все участники фестиваля имеют свои заявки. Как вы делаете отбор? Бывают обиженные?
- В итоге всегда есть обиженные.
- И как вы с этим работаете и живете?
- Всегда есть следующий год (это возвращаясь к вопросу об исчерпанности фестиваля), и очень часто некоторые заявки, которые просто не вместились в «Концерт по заявкам» года нынешнего, мы переносим сразу на год вперед, и они занимают там свое место – иногда опять в «Концерте по заявкам», но часто из них рождается новая тема. Больше половины произведений в тематических концертах – это тоже заявки исполнителей.
- То есть у вас портфель полон на несколько лет вперед?
- Насчет нескольких лет не уверен, но по окончании каждого фестиваля программа следующего уже обычно где-то на треть собрана.
- Ваш принцип – не повторять сочинения, которые однажды уже звучали в программах фестиваля, – заслуживает безусловного уважения, но и подталкивает к постоянным поискам нового, особенно на 22-м году существования. Легко ли добыть нужные ноты и получить авторские права? Скажем, Ричард Львиное Сердце жил давно, и его творчество теоретически является уже общественным достоянием. А как обстоят дела с музыкальным наследием Чаплина? Он же не так давно умер, в 1977-м, 70 лет еще не прошло. С кем вам пришлось общаться, чтобы получить ноты и права?
- Я не знаю, как обстоят здесь дела с авторскими правами, они наверняка есть, но ноты Чаплина в виде фортепианной музыки изданы, они есть в интернете. Что касается нот менее доступных, то тут ситуация такая: они где-то есть, и скорее это просто вопрос цены. Мы-то в России с детства привыкли ноты переписывать, потом перепечатывать, и понятно по каким причинам: ноты было сложно достать. Но вообще-то любые ноты где-то есть, можно написать письмо наследникам, если это музыка совсем современная или ныне живущего автора, можно обратиться в некоторые библиотеки или просто заказать и купить. А огромная часть нот уже есть в свободном доступе.
Фестиваль всегда имеет дело с авторскими правами, как правило, этим занимается организация, которая непосредственно отвечает за залы, раньше филармония, теперь – консерватория, и мы точно знаем, что с авторскими правами у нас все хорошо и как нужно.
- Для этого вы должны консерватории заранее предоставить программу?
- Нет, насколько я понимаю, эти самые рапортички (жуткое слово!) заполняются во время и подаются после фестиваля, и по факту проведенного мероприятия уже выплачиваются какие-то отчисления.
- То есть это не ваша печаль, консерватория берет эти хлопоты на себя?
- В данном случае, да. Когда мы были арендаторами, а такой период был, это была наша ответственность. Есть некий алгоритм, в нем учитывается количество минут, которые длится исполняемая музыки, количество мест, то есть людей, которые это слышали, и сумма, вырученная от продажи билетов, и все это как-то делится, умножается, вычисляется… То есть, если на концерте было 10 человек, и сбор, скажем, 1000 рублей, то с них тоже платятся авторские отчисления. Другой вопрос, что при этом все равно ты должен купить или арендовать ноты, и это тоже авторское отчисление…
- Хорошо быть автором.
- По-моему, лучше быть наследником автора. Приятней.
- В соцсетях вы постоянно коммуницируете не только с участниками фестиваля, но и с вашей публикой. Складывается впечатление, что она активно включена и в рабочие процессы – во всяком случае, бОльшая часть той публики, которая потом приходит на ваши концерты.
- Не думаю, что это большая часть. Хотя иногда любопытно читать пожелания: «А почему бы вам не сыграть вот это?». И мы думаем: «С какой стати?». А потом, неожиданно, года через три, берем произведение, а потом только вспоминаем - ведь нам это уже предлагали.
- Вы видите свою публику не только на концертах фестиваля, но и в течение всего года имеете с ней весьма активный контакт. Мне кажется, это не вполне типичная ситуация.
- Мы занимаемся камерной музыкой. А камерная музыка вышла из домашнего музицирования, и большая часть, да даже почти вся камерная музыка, которая писалась когда-то давно, скажем, во времена Шумана, Брамса и еще раньше, она исполнялась в основном в домашних концертах. Сама камерная музыка подразумевает близость публики и исполнителя, поэтому так сложно и даже подчас неудачно она звучит в больших залах. В моем представлении, играть наши программы в большом зале было бы совершенно невозможно. Мы, действительно, многих людей в зале узнаем в лицо, потому что они ходят к нам много лет, подходят нас поздравить, и это даже не наши знакомые по жизни, это знакомые по фестивалю. Сказать, что мы в каком-то особом контакте с публикой – думаю, это все-таки преувеличение. Иногда публика проявляется, и мы узнаем, что нас поддерживают, и этот живой момент, для нас, конечно, очень важный.
- Замечу, что и публика о вас узнает все больше и больше, поскольку ваш ближайший соратник Роман Минц взял за правило для стимуляции сбора средств рассказывать на Интернете разные истории из вашего детства и юношества, и их опубликовано уже довольно много. Серьезный такой массив историй и баек, который просится едва ли не в книжку. По-моему, такое предложение из публики уже поступало.
- Надеюсь, этого все-таки не случится. Я думаю, все это имеет ценность именно в интернет-формате, а не в литературном печатном, хотя Рома, конечно, делает довольно большую работу, он к этому относится очень трепетно и ответственно. Я бы так не смог, у меня другие отношения с соцсетями.
- Как правило, на каждый фестиваль съезжаются не только ветераны «Возвращения», появляются и новенькие.
- Есть люди, которые играют на фестивале с первого или второго года, люди, без которых я лично фестиваль не очень представляю: скрипач Борис Бровцын, виолончелист Борис Андрианов или пианист Яков Кацнельсон – это люди, которые с нами больше 20 лет. При этом каждый год появляются новые исполнители, очень интересные музыканты, которые с невероятным задором и радостью принимающие наши приглашения сыграть, или же они просятся сами. Например, Айлен Притчин, замечательный скрипач, да и человек прекрасный, он никогда раньше у нас на фестивале не играл. Мы с ним играли в этом году два раза вместе. Разумеется, я не исхожу из того, что каждый человек должен броситься ко мне на шею от счастья, получив приглашение выступить на «Возвращении», но часто именно так и получается. Айлен тоже был очень рад, с удовольствием согласился и взял на себя много работы. Есть люди, которые присоединились к нам относительно недавно – например, потрясающие пианисты Андрей Гугнин и Вадик Холоденко – но они уже очень органично влились в наше фестивальное «братство». Прекрасная венгерская виолончелистка Дора Кокаш во второй раз уже к нам приезжает. Макс Рысанов прямиком из самолета поедет на репетицию. Женя Тонха из Лос-Анджелеса прилетает, у него три репетиции в этот день, я вообще не понимаю, как это можно. И таких историй много…
комментарии(0)