Мифотворческие игры в коридорах эпохи абсурда

Детективные мотивы соседствуют с орнаментами, вдохновленными русским авангардом. Фото РИА Новости

Выставка Павла Пепперштейна «Человек как рамка для ландшафта» открылась в музее «Гараж» через три года после ретроспективы его отца, концептуалиста Виктора Пивоварова. Пепперштейн в прошлом – один из основателей группы «Инспекция «Медицинская герменевтика» (1987–2001), в настоящем – художник, исполняющий рэп, писатель (к выставке в «Гараже» издали новую его книгу – «Тайна нашего времени») и один из главных неформалов современного искусства.

Стерильно белые капсулы, в которых нет острых углов, а в потолках есть отверстия-«окулусы», словно для связи с космосом, но виртуальной – они раскрываются всего-навсего на перекрытия и коммуникации музейного здания, – так вот череда комнат-капсул обращается в подобие ожерелья, на которое нанизывают и нанизывают новые бусины. Абсурдизация, психоделика на уровне визуализации идеи овальной комнаты органично обрамляет проект Пепперштейна (архитектуру разработало бюро GRACE: Екатерина Головатюк, Джакомо Кантони, Ксения Бисти и Федерико Сегат). Этой выставкой художник разом упирается ногами в детские рисунки и раскрашивание школьных учебников, оттуда идет – как в бредовой дымке, эту бредовость не без веселья нагнетая – в еще более далекое прошлое, соединенное с настоящим в спорах о том, лежать ли вождю пролетариата на Красной площади или в «Лиственном зале колхоза «Календарный», потом перескакивает в далекое будущее. Выступает как рэпер, устраивает стол переговоров для политиков, берется за популярный масскультовый жанр гангстерских детективов, намеренно уплощает, обращая в (не)понятный массам орнамент, идеи главного российского экспортного продукта в искусстве XX века, то бишь русского авангарда, и смешивает это с философскими понятиями всех времен и народов.

Куратор Екатерина Иноземцева во вступительном тексте предуведомляет вошедших, что пояснения к залам созданы на основе беседы с художником, записанной 24 января в его мастерской. И что, «произойди этот разговор в другой день или в другом месте, выставка была бы снабжена иным комментарием, а интерпретации «событий» внутри комнат-капсул приняли бы совершенно другое направление». А зрителя тоже отпускают в совершенно свободное в смысле трактовок плавание. И уже в силу этих причин выставка сопротивляется статусу и идее музейной ретроспективы – она не подводит итогов, не утверждает осмысленное, но вместе с художником будто готова к постоянному – и в любой момент – возвращению и перетолковыванию что прошлого, что будущего.

Человек/гангстер/фея/девушка/витязь как рама для ландшафта – это у Пепперштейна буквально: в живописной серии 2018-го (к слову, в «Гараже», есть даже сделанные уже в 2019-м специально под выставку работы) фигурки обрамляют пейзаж, что та самая архитектура бюро GRACE – вошедшего сюда. Эти фигурки – клише разных культур, окаймляющие произвольные ландшафты: «Пепперштейн вспоминает психоделический опыт и всех, кто хоть единожды был к нему причастен (даже гетевскому юному Вертеру в момент особого переживания открылась таинственная жизнь былинок и букашек, и он буквально стал частью окружающего его ландшафта)», – читаешь в пояснении. И в целом творчество Пепперштейна – смешение всего со всем, культурных кодов разных стран и эпох с кодами философскими и политическими, наблюдение за растущим желанием отыскать внешнеполитического врага... Смешивается это стараниями бесконечно вьющейся мысли, которая, к примеру, врубелевского «Демона» (в концептуальном альбоме «Русское искусство») делает похожим на воротилу-гангстера, которая выдумывает направление в искусстве «инфантилизм» и т.д. Словом, высвечивает знакомое по-новому, как в измененном, преображенном сознании. В одном соседнем с саммитом зале в гробу «спит» труп вождя с подружкой, в другом – лежит на парте изрисованный шариковой ручкой школьный учебник. Ничто ничему не противоречит, они даже как будто прорастают друг в (или из) друга.

Пепперштейн мог бы вязать хоть крючком, хоть на спицах. Вечное плетение картинок ли, прилагающихся ли к ним слов – не только свойство графичности его искусства (как и искусства его отца Пивоварова), а график он маэстрийный, причем это видно, безо всяких скидок на возраст, уже в детских и юношеских рисунках. Это плетение – будто без начала и конца, когда можно бросить и потом продолжить, – как свойство мировидения. Размышление вроде как никогда не останавливается, в какую сторону, в какие дебри бы ни шло. Как и нагнетание смешного абсурда. Это словно вечное бегство от реальности с прорубанием окон в альтернативные вселенные – но с подглядыванием в эту.

Его искусство – этакая ризома, Пепперштейн – мифотворец современности и прорицатель далекого будущего, но штука в том, что, как в его работах то и дело мотивы возвращаются, так и грядущее отчасти основано на том, что уже есть. Это искусство словно противоречит самому формату ретроспективы, будучи такой самовоспроизводящейся структурой, которую и сам автор, видимо, готов трактовать то так, то эдак.