Гоголь как булгаковская константа

Зритель попадает а редакции газеты "Гудок". Фото автора

Редкость, когда основанные на архивных материалах выставки становятся столь динамичны. Собрать документы (то, что, например, тексты часто воспроизведены в копиях, выставке нисколько не мешает – главное, что их можно увидеть и прочесть), эскизы декораций, кинохронику по многим институциям от Российского государственного архива литературы и искусства до Российского государственного архива социально-политической истории, от Музея МХАТ до «Мосфильма» – само по себе трудно. Но может быть, еще сложнее аранжировать их так, чтобы зритель не потерял нить, а выставка «не потеряла» зрителя в обилии текстов: на вернисаже, кажется, никто не потерялся, и после кураторских экскурсий люди оставались читать документы.

У этой, в общем-то, мемориальной выставки удивительно легкое дыхание. Кураторы сделали повествование многослойным, сплетая разные сюжетные линии с разными способами рассказа. «И двинулась вся ватага на Советскую Русь, и произошли в ней тогда изумительные происшествия. А какие – тому следуют пункты...» – в выставочное действо вас втягивают слова из булгаковских «Похождений Чичикова», экземпляр которых лежит под стеклом, пока напротив них две дамы, обе приятные во всех отношениях, – специалист по творчеству Гоголя Елена Митарчук и специалист по творчеству Булгакова Елена Алехина – на видео рассказывают о своих героях. Потом их комментарии, как ремарки на полях, «поведут» вас через все комнаты.

Из редакционной кутерьмы действие перенесется в театр, потом – в кино, с тем чтобы замереть в импровизированном булгаковском кабинете. От большого стола, заставленного всем на свете и дающего голоса разным людям редакции «Гудка», – к печальному уединению письменного стола, на котором – нарисованная самим Булгаковым схема собственной жизни 1930–1937 годов, вокруг которого – и письмо Сталину, и документы о главном булгаковском романе.

Как известно, Булгаков делал инсценировку «Мертвых душ» для МХАТа. Премьера прошла в ноябре 1932-го – но замысел писателя был сильно изменен. В 1934-м писать сценарий для экранизации гоголевской поэмы Булгакову предложил «Мосфильм», но с Иваном Пырьевым история, прошедшая через несколько этапов переделок текста, не сложилась. «Украинфильм» просил Булгакова написать киносценарий «Ревизора». Когда в 1936-м из-за борьбы с формализмом съемки прекратились, было отснято 17% материала, но и это, как писали в прессе, каким-то образом оказалось утраченным. В 1960-м «Мертвые души» снимет Леонид Трауберг, основываясь на инсценировке Булгакова, который по понятным причинам этот фильм не увидит, как не увидел он напечатанными «Мастера и Маргариту», где тоже есть много от Гоголя. Даже в образе Мастера.

Интонационно это очень разнообразная выставка, органично сочетающая голоса литературоведов, например, с языком мультипликации, всматривающаяся в двух главных героев, не забывая о контексте. Так, «Мертвые души» в театре – это, с одной стороны, разные редакции булгаковского текста, из которого исчезало в том числе и то, что для него было важным. С другой – смена декораций (с показом эскизов), произведенная Станиславским: вместо Владимира Дмитриева, декорации которого «мешали» актерам, позвали Виктора Симова, и его эскизы выглядят легче и лаконичнее. Вокруг постановки – газетные отзывы всех мастей (включая и отзыв с завода «Серп и молот»), архивные фотографии с игравшим Чичикова Василием Топорковым и игравшим Ноздрева Иваном Москвиным и – кадры из фильма Трауберга.

А до того в здешней редакции «Гудка» показывают отрывок из воспоминаний Ивана Овчинникова – трехстраничный текст, не утративший актуальности. Речь идет о том, как составляли советы для рабкоров, из которых сотруднику «Рабочей Москвы» Павлову предстояло сделать профессионалов. Советы получились, по словам Овчинникова, «убийственно «четвертополосными» и касались в том числе количества слов в предложении: «...не больше двух... от точки до точки» или три «в виде исключения»... Услышавший обсуждения Булгаков парировал гоголевской фразой из «Шинели» в 219 слов. «Гудок» – это и удостоверение Булгакова на столе, заставленном всякой всячиной; и архивное видео, сделанное к юбилею газеты, которую распространяют среди/разбрасывают на угрюмых пролетариев; и висящие вдоль стен шаржи из «Смехача» и «Крокодила», препарирующие и то, как XX век берется за литературную классику, и то, как экономные власти придумали сделать «дежурный» зачехленный памятник: «юбилей Гоголя прошел, а Толстого еще не скоро».

Постепенно количество предметов в комнатах станет убывать, по экрану побегут, обратившись в прах, вымаранные строчки киносценария, а потом зритель окажется, так сказать, «лицом к лицу» с воплощенным ощущением одиночества писателя. Гоголь – булгаковская константа, гоголевский образ здесь не раз становится видимым и невидимым в прямом и переносном смысле слова. Эта выставка – о поиске языка, ее мотив – слово, которому дают или не дают прозвучать, образ, которому дают или не дают воплотиться, и рукописи, которые, как известно, не горят.