Большой отмечает юбилей Дмитрия Чернякова оперой «Садко» в онлайн-режиме

Дмитрий Черняков на награждении премией «Золотая маска» 2013 г. Фото Дмитрия Дубинского\wikipedia.org

Дмитрий Черняков – человек, бесконечно преданный опере, всей душой, до фанатизма. И в этом его колоссальное человеческое, творческое счастье. Попав в Большой театр мальчиком, он влюбился, и эта любовь, эта страсть определила всю его жизнь. Он не хочет обязательств в виде своего театра, должности, труппы – он просто хочет ставить спектакли. И ставит. Его таланту открылись самые могущественные институции, так что в некотором смысле он стал нашим Гагариным, первым русским, который сегодня определяет лицо мировой оперной режиссуры.

В 28 лет он поставил в Новосибирске оперу Владимира Кобекина «Молодой Давид» – и сразу был замечен, а потом попал в Мариинский театр: Валерий Гергиев доверил молодому режиссеру «Сказание о граде Китеже и деве Февронии», «Ивана Сусанина», «Тристана и Изольду» (спектакли идут и сейчас, но Черняков их смотреть не рекомендует – без должного режиссерского надзора они превратились в труху). О нем заговорили – и не просто заговорили, заспорили. Пик пришелся на 2006 год, когда в Большом театре Черняков поставил «Евгения Онегина», один из самых поэтичных (и уж точно продуманных – до последней детали) своих спектаклей. Рекламу ему тогда сделала Галина Вишневская, которая покинула зал через секунду после закрытия занавеса и негодовала, не узнав любимой оперы. Зато в театр потекла неоперная публика – чтобы стать поклонником режиссера и соответственно поклонником жанра. А уж об оперной и говорить нечего: она, правда, разделилась на две половины. Однако надо сказать, что до сих пор спектакли Чернякова не вызывают одного чувства – равнодушия.

На том «Онегине» присутствовал Жерар Мортье – великий интендант в ту пору – Парижской оперы. Отсюда началась международная карьера Чернякова, а вместе с ним, к слову, и Теодора Курентзиса, оба они делали «Макбета» Верди, причем сначала в Новосибирске, где тогда работал дирижер, и только потом – в Париже. После Чернякова приметил Даниэль Баренбойм, который не стеснялся в своих интервью говорить о молодом режиссере коротко и ясно: «Это – гений». Начался берлинский этап («Борис Годунов», «Игрок», «Царская невеста»), а потом сдались и Милан, и Нью-Йорк. Дебют в Байройте должен был случиться в этом году, но фестиваль отменили. По большому счету остался только Зальцбург – но, судя по смелой политике Маркуса Хинтерхойзера, нельзя исключать, что скоро Черняков поставит спектакль и там (не исключает этого и сам интендант, см. его интервью в «НГ» от 21.11.16).

Что самое притягательное в театре Дмитрия Чернякова? Внимание к человеку. Социальный, политический театр, на которых сегодня можно выручить неплохие дивиденды, Чернякова не интересует в принципе. Его интересуем мы – те, кто сидит в зрительном зале, и он хочет говорить с нами о нас. Не о наших карьерах, зарплате или ипотеке. О том, кто мы есть, что у нас на душе, кого мы любим, кто любит нас и что мы готовы сделать друг ради друга. Его князь Игорь, вернувшийся на пепелище, обезумевший, вызывающий жалость и даже отвращение, в последнюю минуту начинает разгребать завалы и строить новый город – для тех, за кого он в ответе. Его Гвидон и Милитриса, сын и мать, словно спаянное навеки целое, только вместе выживут на этой планете. А Снегурочка ищет и ищет этой самой ценной в мире любви – материнской, но не находит и гибнет. Маленький сын Воццека и Мари играет в приставку прямо около трупов родителей – и эта жуткая сцена, этот жуткий финал, где равнодушие к близким внутри достигло предела, заставляет спросить себя: а давно ли разговаривал с близкими? Руслан и Людмила – о, этот пронзительный финал! – пройдя через мучительные испытания, стали куда ближе друг к другу, чем во время свадебного застолья. Наконец, Садко – сколько сострадания вызывает этот слабый человек, который хотел хотя бы виртуально почувствовать себя героем. А сколько уважения – поступок Волховы, силиконовой блондинки, может быть, впервые в жизни поступившейся своими капризами ради счастья другой женщины. Как сильно бьет трагедия Хозе, с которого словно вместе с кожей стянули непробиваемую броню насмешки над чувствами!

Истории, которые рассказывает Черняков, долго не отпускают: через нашу боль, через наши страхи он идет к нашему сердцу, выбирая лучшего спутника – музыку. Будем ждать следующую.