Дарья Курдюкова
Музеи Подмосковья в отличие от столичных открыты.
Фото со страницы СИХМ в Instagram
Пока в Москве музеи закрыты, многие люди отправились в Подмосковье. Одним из популярных в каникулы маршрутов стал Серпухов, в Историко-художественном музее которого идет выставка «Мир, сотворенный заново». Испытывающего музейный голод зрителя завлекают как могут: в праздники музей работает без выходных до девяти вечера, а потеснившую часть постоянной экспозиции новую выставку здесь представляют не иначе как «художественно-философский» проект с «87 шедеврами».
Несмотря на то что полный билет – в музей, расположенный в особняке текстильных фабрикантов Мараевых, и Покровскую старообрядческую церковь – обойдется в 800 руб., народу здесь много. Но экскурсия Ивана Волкова по старообрядческой церкви осталась самым сильным впечатлением.
Потому что проект «Мир, сотворенный заново», хотя и заявлен как новомодные музейные блокбастеры, вышел капустником хороших работ, в выставку не сложившихся. «Собирая в едином пространстве авторов самых разных направлений и стилей, мы не стали делить их на «измы», а как бы вызвали на общий разговор, диспут, предложив высказаться на несколько «вечных тем»: мир и человек в нем, смысл жизни и смысл творчества», – приводят на музейном сайте слова куратора, главного хранителя Серпуховского музея Татьяны Быковой.
Внутри музея все оказалось несколько иначе. Перенастройку художественной оптики, осуществленную символизмом и авангардом, здесь отчего-то решили зарифмовать с днями творения (название выставки инспирировано рисунком с Адамом и Евой, сделанным Константином Юоном для серии «Сотворение мира»). Зритель идет через семь залов, как через дни творения, но в теперешней версии и в последний день Творец, увы, не знает отдыха. Финальная часть «Творение рук человека» – натюрморт и урбанистический пейзаж». Хаос, свет, вода, растительный мир, анималистика, Адам и Ева и человек вообще как лейтмотивы экспозиционных глав: видимо, по этим параметрам следует искать обещанный куратором «диспут» о «смысле жизни и смысле творчества»...
А художественное развитие этим обобщениям сопротивляется. Ну, то есть, например, комментарий к «Осеннему пейзажу» Наталии Гончаровой – «дополнительную одушевленность и лиризм вносят анималистические мотивы: две овечки среди изумрудной травы и прыгающая через ручей собака» – не проливает свет на какую-то особую специфику обращения авангардистки к миру животных (возможно, потому, что анималистика вообще-то и не входила в главные темы авангарда). А пояснение к «Женщине с папиросой» кисти той же Гончаровой – «мерою авторского успеха служит не собственное совершенство работ, а производимое ими впечатление. Авангард будоражит, озадачивает, возмущает...» – и вовсе сбивает настройки в понимании специфики этого направления.
Помимо символизма и авангарда в тесное, почти коммунальное соседство попадают вдруг то ученик Поленова Василий Переплетчиков, то анималист Ватагин, отчего зритель совсем теряется в системе координат кураторского видения: кого и какой аудитории тут показывают?
Но понятно, что у экспозиции есть и другая, репрезентативная задача. В Серпуховском музее хорошая коллекция (ее digest привозили в 2008-м в Третьяковку в рамках проекта «Золотая карта России»), хороший авангард и, в частности, много разноплановой Наталии Гончаровой – и с примитивизмом, и с играми в кубофутуризм в «Письме» 1913-го. В этом собрании, к примеру, хранятся необычный, «не фирменного», а какого-то коровинского толка натюрморт Александры Экстер и непривычно линейный, графичный натюрморт Роберта Фалька. Но главное, наряду с хрестоматийно известными именами здесь дали место (в камерных залах оно и правда на вес золота) таким малоизвестным художникам, как Алексей Левин и, скажем, Казимир Зеленевский.
Левин, приехавший в Москву на рубеже 1910–1920-х по приглашению Маяковского, чтобы работать в «Окнах РОСТА», в 1920-м стал первым завотделом искусств Моссовета. В тот же год он как будто не написал – вылепил «Платок на столе», напоминающий упрямо-лаконичные натюрморты Давида Штеренберга. Зеленевский в Серпухове представлен написанным в 1917-м автопортретом с женой. Уроженец Томска, сын сосланного в Сибирь польского повстанца, Казимир Зеленевский и сам оказался в ссылке: его отправили в Тобольск за распространение в 1905–1907-м революционной литературы. Он бежал, жил в Европе, а в 1917-м вернулся в Томск. Спустя год уехал в Японию - потом опять вернулся в Россию, на этот раз в Москву, но там дела не сложились, и до самой смерти в 1931 году Зеленевский жил в Европе. Так что хотя с форматом блокбастера в музее пока не задалось, главное, само собрание – такого качества, что его можно и нужно аранжировать еще не раз.
комментарии(0)