Дарья Курдюкова
Иногда в проекте сквозит ирония, а порой слышна глухая тоска.
Кадр из видео с канала Владимира Самошкина на YouTube
Один из основателей группы «Коллективные действия», один из документалистов жизни неофициального советского искусства, Георгий Кизевальтер любит архивы – реальные и вымышленные. Его выставка, прошедшая в Московском музее современного искусства в далеком 2011-м, называлась «Проект новой агиографии» (см. «НГ» от 28.02.11), была инспирирована семейным архивом писем 100-летней давности и воплотилась в коллажи с фамильными и нефамильными портретами, где часть лиц по известным причинам заретуширована, – сегодня такой проект вряд ли бы открылся. Нынешнего «Художника-коллекционера» планировали представить в другой институции еще несколько лет назад, но не случилось. Теперь его с появившимися за эти годы работами показали на площадке Московского музея современного искусства в Ермолаевском переулке, и к архивному делу Георгий Кизевальтер и куратор Ольга Турчина подходят с противоположной, общественной стороны.
Некий персонаж, художник, собирает марки, открытки и прочие свидетельства советского изоязыка, накладывает их на модернистские образы, да так увлекается, что и сам начинает писать в том же духе, превращая советские клише в новенькие яркие картинки. Граница перехода от коллекции к творчеству размыта.
Кизевальтер берет несколько степеней дистанцирования – художник-колекционер, советские клише, по-концептуалистски обезличенный нарратив с проецируемыми друг на друга разными художественными языками. В этом слышна звучность языка с короткими слоганами и смелыми красками, здесь есть попытка примирить часто не очень примиряемые художественные языки. Иногда в проекте сквозит ирония, когда, скажем, «Дежурная по станции» глядит поп-артовской картинкой, и с этого поп-артовского настроя не сбивает, а встраивается в него даже меланхолично проплывающая супрематическая геометрия. А порой тут слышна глухая тоска: открыточка с осклабившимися физиономиями («С Новым годом!») переросла в картину с пометой «Адресат выбыл!».
Во всем этом много жуткого, как выглядит любая попытка насильного внушения коллективного благоденствия с навязанным воодушевлением, воздетыми руками, общими словами. Это эстетика, которая даже сообщение о рождении ребенка обращает в подобие лозунга, эдакое общее делание, абсурдистски оттененное названием «Благая весть», создающим другой акцент-диссонанс на холсте с девочкой, которая трясет над головой телеграммой. И смотреть невозможно, и не видеть нельзя.
О вымышленных персонажах по-своему говорили Комар и Меламид, создавая соц-арт. Как известно, будущий стиль зародился во время халтуры в пионерлагере: эти двое подумали, что ведь мог же существовать персонаж, который писал бы подобающие месту и времени сюжеты искренне. Другое дело, что сами художники потом всерьез вооружились сарказмом, идеологические клише обезоруживавшим. О соотношении общественного пространства лозунга и пространства свободы в узнаваемой манере и безо всяких персонажей рассуждает Эрик Булатов. Он серьезен и показывает, как пространство живописное, прорываясь сквозь буквы лозунгов, их побеждает.
В «Художнике-коллекционере» летчики, командиры, работницы, марки, открытки, улыбки – персонажи. Модернизм – фон, пусть и пытающийся временами «выпрыгнуть» на первый план. То есть даже композиционно победа – за персонажами, а путь художника-коллекционера читается как засасывание в воронку этой эстетики.
Некоторые работы сгруппированы в триптихи, в них Кизевальтер как бы испытывает меру диссонанса. Фоном к тоскующему по дому авиатору, рабочему и красноармейцу стали соответственно малевичевский «Красный дом», Кандинский и Мондриан. В первом случае у авиатора с Малевичем есть иллюзия унисона, пусть и несколько ироническая, потом герои и их фоны расходятся все дальше. На другом «триптихе» оказываются «Колхозница. Прогресс» с советской красавицей на фоне малевичевских крестьян, обладатель тяжелого остановившегося взгляда – «Рабочий. С надеждой на будущее» на фоне абстрактного «Движения в пространстве» Михаила Матюшина. Между ними – почтовый ящик. Способна ли почта стать проводником между эпохами?..
Если марка – метка эпохи, может ли почта донести из одного времени в другое смыслы, не превратив в сувениры? Выставка полна скрытых «гиперссылок» на исторические контексты. Одним из самых страшных сопоставлений стала картина с бойней, написанной поверх абстрактного экспрессионизма Марка Ротко: известно, что это направление было попыткой найти язык, на котором возможно говорить после Второй мировой войны. Вопрос технической трансляции смыслов – один из лейтмотивов показа, где работы оказались «аранжированы» почтовыми экспонатами из Музея русской почты и Московского почтамта, включая ящик для писем Деду Морозу, и где помимо живописи и графики есть инсталляция. В классическом искусстве это был бы кабинет ученого, здесь уголок коллекционера с альбомом Клее на столе, усыпанном марками и открытками. В общем пространстве выставки персонаж живет затерянным во времени между Лениным, выглядывающим из супрематического «иллюминатора», и переведенным на холст известным снимком с Рейганом и Горбачевым на калифорнийском ранчо.
