Зачем Кремль все же борется за высокую явку

Фото Антон Кардашов/агентство городских новостей "Москва"

Центризбирком скорее всего зарегистрирует всех восьмерых кандидатов на пост президента РФ, включая Ксению Собчак, Григория Явлинского, Максима Сурайкина и, конечно, Владимира Путина. Между тем ФОМ провел опрос, посвященный явке избирателей. 19% опрошенных связывают низкую явку с пассивностью населения, отсутствием «чувства гражданского долга», политическим безразличием.

Это самый популярный ответ. Однако в сумме опрошенные чаще говорили о том, что низкая явка – это выражение недовольства системой. 17% считают, что это признак недоверия властям, 15% говорят о недоверии в целом. 11% полагают, что, не приходя на выборы, россияне недовольны актуальным политическим предложением: «не за кого голосовать». 7% не думают, что голосование поможет изменить ситуацию в стране. Другими словами, речь идет не о гражданской позиции, а, напротив, о сознательном протестном поведении.

Действующая российская власть прежде не слишком заботилась о высокой явке. Она сама же и отменила ее минимальный порог в 2006 году. Сейчас власть, напротив, делает ставку на высокую активность избирателей, по всей видимости, добиваясь абсолютной легитимности четвертого срока Владимира Путина. Именно поэтому на выборы должны допустить всех восьмерых кандидатов, и ни у кого из них не возникло проблем со сбором подписей.

На недавних выборах президента Франции явка во втором туре составила 74,5%. Вероятно, Кремлю хотелось бы приблизиться к этим показателям. Шесть лет назад на участки пришли 65% граждан, имевших право голосовать. Но тогда бурлила улица, в крупных городах проходили массовые акции протеста. Гражданская активность вылилась в целое движение наблюдателей. Искусственно организовать такое напряжение затруднительно. И лишь 22% опрошенных ФОМ верят, что власти удастся добиться французских показателей явки.

Впрочем, стоит признать, что для России с ее ослабленной оппозицией и 65% – высокая явка. Если власть выведет активность избирателей на такой уровень, то она сможет впоследствии утверждать, что предложенный спектр кандидатов и политических сил устраивает общество, менять систему не нужно, подключение к выборам еще какой-то фигуры ничего бы не изменило. Во многом поэтому Алексей Навальный, до выборов не допущенный, довольно агрессивно играет на понижение явки, а власть, пользуясь доступными ресурсами, – на повышение.

Низкая явка – не только российская проблема, и французские выборы здесь скорее можно считать исключением из общего правила. Интерес граждан к выборам снижается повсеместно. Снижается доверие не столько к выборам как институту, сколько к их участникам, точнее – к политическому истеблишменту, выстроенному по партийному принципу. Отсюда успех движений и кандидатов, позиционирующих себя в качестве альтернативы истеблишменту, системе.

На Западе этот тренд больше всего вредит либералам и социал-демократам. Им приходится убеждать широкий и капризный электорат в том, что существует реальная угроза завоеваниям последних лет, что они связаны с совершенно конкретным политическим выбором. Их оппонентам, консерваторам популистского, а порой и национал-популистского толка, свой электорат ни в чем убеждать не приходится. Он стоек и дисциплинирован, и при низкой явке такие силы побеждают.

В России модель защиты стабильности от реванша 90-х перестает действовать. Выросло поколение избирателей, которое не помнит 90-х. У российской оппозиции, системной или несистемной, нет возможности мобилизовать электорат, который решил бы исход федеральных выборов при низкой явке. Власть борется с оппозицией не за победу на выборах, а за то, каким будет их контекст. Выходит, что именно от контекста и зависит легитимность.