Где и когда наступит «исламистcкая весна»

Радикальные исламисты Афганистана уже становятся стороной переговоров за пределами своего региона. Фото Reuters

Не станем в который раз описывать ситуацию в мусульманском мире, повторять банальности об угрозе радикализма, экстремизма, рассуждать о том, как непросто складываются отношения между исламской уммой и остальным миром. Главные проблемы не результат чьих-то «происков», но – следствие исторического развития. А оно продолжается, принимая самые разные формы. Стремление же как можно быстрее преодолеть его «неудобства», навсегда избавиться от противоречий, конфликтов – утопия.

Главный вопрос – что еще может случиться в мусульманском мире, насколько и где наиболее вероятны обострения в нем внутренних коллизий, к чему они приведут и как это скажется на его отношениях с Западом.

Когда речь идет об исламе и мусульманах, прогнозировать рискованно: о многом, что там произошло за последние 50 лет, и помыслить никто не мог. И все же попробуем задуматься о будущем, представить наиболее острые «мусульманские углы».

Начнем с того, что в мире остается исламизм, причем в самых разных его вариантах: «вертикальном» – умеренный, радикальный и экстремистский тренды – и «горизонтальном» – географическая распространенность по всему мусульманскому сообществу (включая и те страны, где правоверные составляют меньшинство). Цель – создание полностью исламизированного общества и соответствующего ему, не похожего на все прочие политические системы «идеального» государства. Исламскую альтернативу никто не отменял, и борьба за ее реализацию будет принимать самые разные формы – от конституционной до террористической.

При всем том вряд ли стоит ожидать появления какого-либо движения за создание «всемусульманского ИГ» («Исламское государство», террористическая организация, запрещенная в РФ). Идеологическая и теологическая востребованность единого «халифата» продолжит существовать, но борьба за его сотворение останется по большей части в проповедях и пропаганде. Не послужит этот призыв и консолидации. В мусульманском, впрочем, как и во всем остальном, мире, несмотря на глобализацию и прочие «тотальные» проекты, основным субъектом политики остается национальное государство.

В реальность построения ИГ не верит ни один серьезный мусульманский политик. Кроме того, эта идея была скомпрометирована практикой – терроризмом, жестокостью – устроителей «халифата» на территориях Сирии и Ирака.

Но если попыток построения исламистского политобразования в глобальных масштабах ожидать не приходится, то на национальном, а кое-где и на региональном уровнях они вполне возможны. Есть несколько мусульманских стран, в которых идея построения ИГ сохраняет актуальность. Последнее грозит обострением ситуации и чревато конфликтами, которые отличаются особой жестокостью.

Наиболее вероятен сценарий «исламистской весны» в Афганистане, Сирии, Саудовской Аравии, в ряде африканских государств.

Ситуация в Афганистане складывается так, что приход к власти движения «Талибан» (террористическая организация, запрещена в РФ) неизбежен. Каким бы ни был состав грядущей коалиции, лидирующей силой в ней будут талибы. Афганистан станет эмиратом, то есть разновидностью исламского государства.

Вопрос в том, как это произойдет. Предположим, что западное присутствие в стране закончилось. США и Европа утратили серьезный интерес к Афганистану, не считают его непосредственной для себя угрозой. Афганистан становится для них маргинальным объектом. В самой стране решающим вопросом является создание и укрепление национального (пусть и исламского) государства. У руководимого талибами государства не будет внешних амбиций, поскольку они будут полностью заняты решением внутренних задач.

Решения эти будут наверняка жесткими, даже кровавыми. «Способны ли талибы изменить, сделать умеренной свою политику и переварить этническую и культурную разнородность Афганистана, став его легитимными правителями?» – задавался вопросом журналист Ахмед Рашид. Вопрос риторический.

Основной осью борьбы скорее всего станет противостояние внутри «Талибана» – между его радикальным и умеренным направлениями, группировками, которые строятся по идеологическому, этническому и региональному принципам. Это будет не только борьба за власть, но и стремление сторонников того или иного направления поддерживать свою религиозную правоту, что сделает внутриполитическую борьбу еще более ожесточенной. Огромную роль будет играть личностный фактор – соперничество религиозно-политических авторитетов за место лидера, которое после кончины в 2013 году муллы Омара и гибели в 2015-м Ахтара Мансура остается свободным. Схватка продолжится, что вызовет вспышку внутриталибской конкуренции.

Все это, вместе взятое, приведет к обострению обстановки в стране, которая усилит позиции экстремистов. В сражении за власть они станут использовать самые «революционные» методы. Вероятность переворота или даже серии переворотов после ухода иностранных войск очень велика.

Другой потенциальный кандидат на взрыв исламизма – Сирия. К радикальному, в отдельных случаях экстремистскому исламизму в этой стране давно привыкли. Несмотря на ряд поражений в борьбе с режимом Башара Асада, местные исламисты остаются его главным противником, и, более того, вряд ли сирийская политическая система будет существовать без их участия. Избавиться от их присутствия вообще невозможно, что видно на примере всех мусульманских стран.

Рано или поздно, но Асаду придется выстраивать контакты (а их он уже наладил) с некоторыми неисламистскими группировками. Покуда Асад остается главой государства, шансы у исламистов на успех не слишком велики, хотя бы в силу российского военного присутствия. Хотя, увы, можно провести параллель, которая внешне представляется натянутой. Ведь именно советское вторжение в Афганистан в 1979 году повлекло за собой джихад, создавший благоприятный религиозно-политический ландшафт для появления движения «Талибан».

Но если по каким-либо причинам Асад не останется у руководства, что маловероятно, то после его ухода позиции исламистов укрепятся и они предпримут попытку войти во власть или даже захватить ее. Для этого им придется преодолеть внутреннее соперничество и хотя бы на какое-то время объединить свои силы. Отношения же между крупнейшими исламистскими группировками – «Джейш аль-Ислам», «Джабхат ан-Нусра», «Ахрар аш-Шам», «Джунд аш-Шам» (террористические организации, запрещены в России) – очень непростые: общей стратегии у них нет, каждая сторона озабочена в первую очередь сохранением собственного влияния. Периодически возникающие коалиции неустойчивы.

Для развития успеха им потребуется общий харизматичный лидер, которого сейчас нет. Парадокс в том, что появление такого вождя способно как сплотить исламистские группировки, так и разобщить их, поскольку конкуренция за главенствующую роль сохранится.

Кто-то может счесть, что автор гипертрофирует потенциал исламистов, однако опыт последних десятилетий свидетельствует, как часто их недооценивали, даже «хоронили» многие, в том числе высокого профессионального уровня исследователи. В Сирии, однако, религиозные радикалы последнего слова еще не сказали.

Возможно, читатель ждет, что следующей страной, где может произойти «исламистский взрыв», будет названа Ливия. Действительно, на первый взгляд такое возможно в бывшей Джамахирии. Однако не стоит забывать, что на протяжении всего ливийского конфликта исламистские группировки играли «подсобную роль», действуя в составе триполийского Правительства национального согласия Фаиза Сараджа или оказывая поддержку Ливийской национальной армии маршала Халифы Хафтара. Их самостоятельность была ограниченной. Ни одна из них не рассчитывала на создание в стране исламского государства. Исламисты, включая организацию «Братья-мусульмане» (признана террористической и запрещена в России), будут примыкать к другим политическим силам. Действовать самостоятельно, исходя из своей собственной стратегии, они неспособны.

Если в Ливии активность исламистов сдержанная, то в целом в Африке она возрастает, и сразу в нескольких странах амбиции экстремистских группировок могут трансформироваться в попытки создания исламского государства. Такое может произойти в Нигерии, где действуют четыре исламистские организации, крупнейшая из которых – созданная в 2002 году террористическая группировка «Боко Харам», часто действующая с крайней жестокостью. Она выступает за исламизацию Нигерии. Исламистам удалось создать свою инфраструктуру, вести активную пропаганду по привлечению в свои ряды молодежи. Более того, она распространяет свою деятельность на соседние государства. Пережив несколько расколов, «Боко Харам» поддерживает отношения с вышедшими из ее рядов боевиками, и их общей целью является создание «Западноафриканской провинции Исламского государства».

Острая обстановка складывается на востоке Африканского континента. Наиболее тревожно дела обстоят в Мозамбике, в его населенной мусульманами провинции Кабу-Делгаду, над которой исламисты-радикалы не без успеха пытаются установить свой контроль и где за последние годы они создали боевые ячейки, а начиная с 2017 года периодически совершают теракты, число которых возросло в десятки раз. В стране сформировалось несколько группировок – «Ансар ас-Сунна», «Ахль аса-Сунна ва аль-Джамаа» (запрещены в РФ). Власти Мозамбика к такому повороту дел оказались не готовы, и обстановка на севере страны начинает походить на гражданскую войну.

Местные боевики взаимодействуют со своими единомышленниками из Танзании, через территорию которой на помощь к ним прибывают религиозные проповедники и джихадисты из Сомали, Кении, Судана. Всех их объединяет идея создания в Восточной и Центральной Африке халифата. Реальность ее воплощения, пусть даже на какое-то время, на столь обширном пространстве невелика, однако на локальном уровне успехи исламистов возможны, особенно если расширится их поддержка местными мусульманами.

Активность исламистов вызывает тревогу у соседних с Мозамбиком стран, и особенно в Южно-Африканской Республике, где опасаются, что призыв к созданию халифата встретит сочувствие у местных мусульман. ЮАР принимает предупредительные меры и оказывает помощь правительству Мозамбика.

Выше речь шла о странах и регионах, в которых существует сравнительно высокая вероятность исламистских взрывов. Может показаться странным, но в этой связи имеет смысл упомянуть Саудовскую Аравию, в которой развивается религиозно-политический конфликт, чреватый серьезными последствиями как для самой монархии, так и для всего мусульманского мира.

Востоковед Григорий Косач называет монархию «сценой действия» трех классов: правящей фракции династии Саудитов, корпуса богословов ваххабитской версии ханбалитского мазхаба и нового «образованного класса», назовем его реформаторским. После того как наследником нынешнего короля Сальмана в 2018 году был объявлен его сын Мухаммед, которого можно считать реформатором, отношения внутри этого треугольника обострились. Стремление наследника к ускоренной модернизации страны вызвало раскол в обществе, в том числе среди членов королевской семьи. Оппонентом Мухаммеда оказался младший брат короля Ахмад бин Абдул аль-Азиз, бывший министр внутренних дел Мухаммед бин Наиф, некоторые другие влиятельные фигуры. Это противостояние минувшей весной переросло в конфликт, который многие эксперты сочли попыткой государственного переворота.

Насколько далеко зайдет наследник и его сторонники в реформаторских устремлениях, а следовательно, насколько велико окажется сопротивление им со стороны консервативной части общества, включая духовенство? Напрашивается сопоставление местных ваххабитов и исламистов. Оставим в стороне научные дискуссии о различиях между ними – ваххабизм и исламизм не тождественны. Однако им присущ общий богословский и идеологический концепт – построение исламского общества и государства. В таком случае при обострении конфликта в Саудовской Аравии состоится острейший религиозный и политический протест против власти консерваторов-ваххабитов, который можно интерпретировать и как исламистский.

В данном материале отмечены страны и регионы, в которых наиболее вероятна угроза того, что метафорически можно назвать «исламистской весной», то есть попыткой захвата власти во имя создания исламского государства. Именовать такие страны «болезненными точками» некорректно, поскольку исламизм – не болезнь, не отклонение от нормы, а один из естественных трендов в бытии исламской уммы. К тому же, как отмечалось, исламизм включает в себя три направления – умеренное, радикальное и экстремистское, причем с каждым из них немусульманский мир давно ведет диалог. Наглядное тому свидетельство – непрекращающиеся переговоры с афганскими талибами, общение России с ХАМАС, «Хезболлой» и прочими.

Возникновение транснационального исламского государства невозможно. Общеисламского подъема не будет, как минимум из-за глубоких противоречий внутри самого мусульманского сообщества. Зато велика вероятность появления национальных исламских государств как субъектов мировой политики. В Иране таковое существует уже четыре десятка лет, и все помнят, какими жестокостями сопровождалась Исламская революция 1978–1979 годов.

Конечно, к автору материала могут и должны быть претензии. «Предсказателей» нужно критиковать, а в предсказаниях сомневаться. Догадки подтверждаются временем. Правда, времени до признания их правоты или ошибочности остается не так уж и много. Но не учитывать наступления «исламистской весны» не следует.