Миф Ра и ток Жизни

Владимир Микушевич читает стихи – будто пишет картины. Фото Виктора Антонова

В одну из суббот в клубе «Стихотворный бегемот», в Малаховской библиотеке, состоялась встреча с прозаиком, поэтом, переводчиком Владимиром Микушевичем. Автор, неоднократно выступавший в клубе, познакомил собравшихся с новой книгой собственных стихов. Название коротко и звучно – «Ток». Электрический ток, ток – место, где обмолачивают хлеб, глухариный ток – символ песни, поэзии. Как пояснил сам автор, неслучайная многозначность названия напрямую связана с содержанием книги и ее энергетикой. Стихи, опубликованные в ней, по словам поэта, были «написаны» до его рождения, и впоследствии ему оставалось только записать уже существующий, но еще беззвучный текст.

Уже при чтении автором самых первых строчек ощущаешь поразительную емкость каждого слова, многосмысловую объемность «содержимого» стиха. Стихи Микушевича не имеют строгой регулярной структуры, они кажутся естественным «выдохом» – выходом чего-то глубинного, внутреннего, сугубо авторского, уникального, но в то же время универсального, общего для всех. Яркость метафор, изобилие смыслов, к которым автор обращается и с которыми общается свободно и легко, вызывают в памяти то вполне реальные картины – пейзажи, где папоротник прорастает сквозь окна «павлиньими галактиками радуг», то явление знакомых, но таких необычных существ: рыб, жаб, гномов-кузнечиков, «многоочитых и огнезрачных» птиц – витютней, вяхирей, сирина и алконоста… Которые уже не отделены от нас, не просто родственны человеку, но являются его естеством. Тогда становится понятно, почему каждое дерево на дороге, встреченное поэтом, – это «свиток, в котором зимовала его душа».

Метафорическая пышность поэтического стиля проявляет невыразимое богатство мира, который не знает разделения на «внутреннее» и «внешнее» – фасеточное, «стрекозиное» видение атомов бытия, мозаичная дробность, звонкость и самодостаточность детали оборачиваются стройной архитектоникой мироздания, лишенная ритмической организации поэзия обретает собственный изначальный ритм.

«Поэзия, – объясняет автор, – это не регулярные строки, представляющие собой результат нанизывания рифм на остов ритма, что есть чисто техническая игра. Это особая организация речи, родственная шаманскому камланию или подобная молитве».

«Пионы – заря пополам с росой», «Ирисы – фосфорические черепа, из которых пьют азиаты», «Осыпаются джунгли Москвы – листовое железо, мозаика сорока сороков», «Радиожабры планет», «Прожиточный минимум человечности», «Миф Ра – солнце Слова, рифма умирает», «Покаяние – пока я…», «Витражи ветра»…

Некоторые стихотворения звучат как головоломки – иероглифы истинного знания, открытого поэту. Возможно, поэтому автор снабдил сборник глоссарием.

«Рукомойник Понтия Пилата – …водяные часы истории, гигиена вместо совести», «Идет Богородица лесом, и каждый из нас – богомаз», «Солнца не нужно, когда отовсюду Христово лицо»…

Христианские мотивы пронизывают стихи Владимира Микушевича, подобно тому, как золотые нити ассиста сообщают иконе отблеск нетварного, райского света… Каждая строчка звучит самостоятельным стихотворением.

Названия коротко сообщают о том, что поведает автор: «Школьная грамота», «Женщина слушает музыку», «Шепот», «Юг», «Соловьиный сон», «Медвежий месяц»… И словно вопреки этим простым и мелодичным названиям, то неуловимой и многослойной, как в «Соловьином сне», то пронизывающе беспощадной, как в стихотворении «Рукомойник Понтия Пилата», открывается истина. Исток.

Тогда вслушиваешься в строки, проживая вместе с автором его не досмотренные с детства сны, «немые фильмы рыбьего производства», вглядываешься в огненные видения повседневности, впитываешь музыку событий на грани сна и яви, на грани жизни и до-существования, потому что смерти нет в этих стихах.

Но есть бесконечный ток Жизни.