Сергей Фирсов За последние 10–15 лет интерес к личности Григория Ефимовича Распутина существенно вырос. Причин тому несколько. Во-первых, глобальные идеологические изменения в стране, позволившие по-иному, чем в советские времена, взглянуть на русскую историю XIX – начала XX в., в частности, на ставшие стереотипными уничижительные характеристики последнего царствования.
Во-вторых, в постсоветское время появилась возможность начать серьезное изучение церковной истории, вне контекста которой феномен Распутина понять трудно. В-третьих, специальных работ о сибирском страннике в советское время не существовало, хотя о его влиянии на церковные и государственные дела империи отечественные ученые, разумеется, писали.
«Очистим прошлое от клеветы и обмана»
Вспомним отечественных беллетристов. Например, Валентина Пикуля и его роман «Нечистая сила», впервые изданный в 1979 г. под названием «У последней черты». То, что подобное сочинение находило массового читателя, – не только показатель дурного вкуса почитателей таланта этого писателя, но и пример явного интереса к описываемой им эпохе. Ранее, в 1972 и 1973 гг., в журнале «Звезда» появилась работа Михаила Касвинова «Двадцать три ступени вниз». В ней образ «хитрого проходимца» Григория Распутина рисовался на фоне императорской четы, описание которой отличалось предвзятостью и нарочитой грубостью.
В 1970-е гг. советское кино тоже обратилось к теме последних лет жизни Российской империи. Режиссер Элем Климов снял фильм, одним из главных героев которого выведен Григорий Распутин. Важно отметить, что Распутин был показан на фоне не только (и даже не столько) политического, сколько нравственного разложения «верхов» империи, недальновидных, упрямых и жестоких. Подобные идеологические представления, в то время вполне объяснимые, не могли существовать вечно.
Переосмысление революции 1917 г. и новый взгляд на ее результаты неминуемо должны были усилить интерес к проблемам предреволюционного периода. Поэтому в 1990-е годы к «распутинской теме» проявили интерес как исследователи, так и те, кто искренне считал себя «православными патриотами», стремящимися очистить прошлое от «коммунистической клеветы и обмана». Среди последних были представители так называемой Катакомбной Русской Православной Церкви.
В феврале 1991 г. ее представители, считающие себя хранителями истинного православия, провели «Освященный Собор епископов». На нем участники Собора в Неделю православия постановили причислить к лику святых земли Российской «священномученика Патриарха Московского и всея России Тихона; священномученика и праведника Иоанна Кронштадтского; мученика Григория, наставника царской семьи Романовых; святителя Никона, Патриарха великия и белыя России – исповедника». Документ об этом подписали катакомбные «епископы» Исаакий (Анискин), Илларион (Светлов) и Антоний (Ильичев).
Мотивация катакомбников достаточна проста и понятна: все, кого они объявляли причисленными к лику святых, были представлены как мученики и страдальцы. Согласно «Деяниям Освященного Собора», за веру погибли и Патриарх Тихон, и Иоанн Кронштадтский. Патриарх Никон «стал первым исповедником Первосвятителем Русской Православной Церкви, пострадавшим от антихристова духа человеческой правды».
Итак, все канонизированные катакомбниками пострадали за «стояние в вере». В свете этого заявления также рассматривался и «подвиг» Григория Распутина. Документ «Освященноого Собора» специально подчеркивал данное обстоятельство: «Известность святого мученика Григория (Распутина) среди народа Божьего в России как наставника будущих Царственных новомучеников и исповедников сделала его ходатаем перед православным Царем за народ русский, страдавший от искушений и смущений, посеянных масонами разных толков.
Бессребреник и чудотворец, друг царской семьи, Григорий Распутин встал на пути разрушения богоустановленной православной Царской власти в России и поэтому, как показывают исторические свидетельства участников, он был убит в результате заговора масонской ложи, чем и прославил Русскую Церковь в апокалиптическое последнее время».
Интерес в данном случае представляет не столько констатация «великой праведности мученика», сколько подход к теме. Обращает на себя внимание то, что Распутин – «наставник и друг будущих царственных новомучеников, ходатай за народ, бессребреник, убитый масонами». Конечно же, не все сказанное катакомбниками неправда. Он действительно воспринимался царской четой как друг и как «живой голос народа». Однако это не может быть доказательством его святости.
Рождение нового мифа
Стоит обратить внимание, что Распутин воспринимался как святой лишь в контексте святости царской семьи. Не случайно, мотивируя причисление Иоанна Кронштадтского к лику святых, катакомбники заявили: «Его молитвенное единение с царской семьей и ее богоносным наставником – Григорием Распутиным стали причиной, указавшей его место среди Сонма Новомучеников».
Так начинает сегодня новую жизнь активно эксплуатируемый как почитателями «святого старца», так и некоторыми учеными апокриф о том, что Иоанн Кронштадтский благословлял и одобрял действия Распутина. «Анатомировавший» миф о Распутине историк Александр Боханов назвал «старца» «духовным авторитетом», которого до встречи с жизнью столичных особняков не искусили «суета и мишура богатого мира». По словам Боханова, «он выступал в своем исконном образе утешителя и наставника».
Стремление показать (а по возможности и доказать), что ранее выставлявшееся черным на самом деле – белое, не ново. Действительно, фамилия Распутина за прошедшее время стала нарицательной. «Святой черт», развратный мужик, вершивший делами империи, хлыст, притворявшийся православным, – все эти эпитеты активно эксплуатировалось в более глобальных целях, в основном в качестве иллюстрации «окончательно прогнившего» к началу XX в. самодержавного строя.
И как бы ни были правильны частные заключения советских ученых о Распутине, многолетняя заданность этого вывода (вне зависимости от его истинности или ошибочности) сыграла свою отрицательную роль. Для тех православных, кто стремился убедить себя и окружающих, что гибель Российской монархии – стечение роковых обстоятельств и результат предательства всякого рода злых сил, вопрос о Распутине неминуемо должен был получить разрешение. Конструируя «потонувший мир» по своему разумению, эти люди придали исключительную остроту и злободневность проблеме отношений царской семьи и сибирского странника.
Требования канонизации императора Николая II и его семьи для них означало и решение вопроса о Распутине. Однако не вполне четкое понимание того, насколько решение одного вопроса влияет на постановку другого, стало, как я полагаю, причиной обостренного интереса к фигуре Распутина, который чем дальше, тем больше превращался в символ. «Отношения царской семьи к Григорию Распутину, – подчеркивалось в Материалах Синодальной комиссии РПЦ по канонизации святых, – нельзя рассматривать вне контекста исторической, психологической и религиозной ситуации, сложившейся в российском обществе в начале XX столетия. Феномен Распутина, о котором говорят многие исследователи, едва ли можно понять вне исторического фона тогдашней России». Эти слова, как показало время, сторонниками «святого старца» услышаны не были (или были услышаны по-своему).
В поисках заговора
Наиболее яркий пример сказанного – писания руководителя околоцерковной организации «Опричное братство» Андрея Щедрина, более известного как Николай Козлов. О святости Распутина он писал и в отдельных выпусках своих «Опричных листков», и в специальной брошюре «Друг царей». По его словам, «человек Божий Григорий» был последним «верным псом русского самодержавия», храня, утешая и укрепляя «Помазанников Божиих на предначертанном им Крестном пути Российского державного служения».
Будучи убежденным сторонником теории «жидомасонского заговора», Козлов постоянно пишет о «ритуальном» убийстве и Григория Распутина, и царской семьи. Собственно говоря, вся его убогая «теория» построена именно на баснях о «злокозненных жидах», которые изначально стремились извести православное царство и физически уничтожить русского самодержца.
Подобный настрой, как мне кажется, симптоматичен уже сам по себе. Как исследователь Николай Козлов не может представлять никакого интереса, но как идеологически ангажированная и национально пристрастная личность – несомненно. Его Распутин – герой искусственно сконструированной национальной религии, лишь по недоразумению именующейся православной. В такой религии все святые нового времени (хотя, очевидно, и не только нового) – деятели политические, борцы с явным врагом, имеющим отчетливую национальную физиономию. Житие такого святого – скорее справка о ходе боевых действий, чем повествование о «жизни во Христе».
По-иному подходит к «распутинской» теме Олег Платонов, впервые выпустивший специальную книгу о сибирском страннике в православном издательстве «Воскресенiе» в 1996 г. Название книги «Жизнь за Царя» достаточно характеризует методологию автора. Он – разоблачитель прежних фальшивок, восстановитель реального образа «старца». «Воссоздание истинного облика Григория Распутина, – говорится в аннотации к книге, – необходимо в наше время в связи с поставленным Русской Православной Церковью вопросом о канонизации царственных мучеников, ближайшим другом которых он являлся».
Как видим, и в данном случае «воссоздание истинного облика» сибирского странника считается необходимым прежде всего по причине его связи с царской семьей. Очевидно, вопрос о пресловутой святости Распутина выявлялся по мере подготовки канонизации императора Николая II, его семьи и погибших с ними вместе слуг. Не случайно эпиграфом к книге Олега Платонова издательство взяло слова митрополита Иоанна (Снычева), в которых он указывал, что о Распутине и его действительной роли говорить необходимо.
Сама книга предварялась «словом» священника Дмитрия Дудко, сразу вводившего читателя в строго определенные понятийные рамки. Дудко указывал, что Григорий Распутин был народным праведником, стоял за православие, призывая к этому и всех остальных. «В лице Распутина, – писал Дудко, – я вижу весь русский народ – поверженный и расстрелянный, но сохранивший свою веру, даже погибая. И сим он побеждает!»
У Платонова Распутин безоговорочно предстает истинным другом царской семьи, чей образ был сознательно извращен масонами. Вообще указание на некие «темные» силы, творившие злое дело разрушения монархической государственности, – прием, достаточно распространенный в «патриотической» публицистике. При этом объективные социально-экономические и политические проблемы либо игнорируются, либо интерпретируются в угоду «правильной» схеме. Вслед за этой книгой Олег Платонов выпустил целую серию работ, в которых прямо или косвенно постоянно затрагивалась история сибирского «праведника».
Как отличить подделку от святыни
«Патриотическая» литература о Распутине стала появляться на прилавках околоцерковных и даже церковных магазинов. Публицистическая активность сторонников «оклеветанного старца» возросла после канонизации царской семьи. Так, например, в Санкт-Петербурге уже дважды переиздавалась книга Федора Козырева с примечательным названием «Распутин, которого мы потеряли», а в Рязани под редакцией Игоря Евсина выпущен сборник апологетических свидетельств о сибирском страннике.
Авторы подобных трудов, каждый по-своему, но в едином направлении, излагают историю «старца». Козырев пытается убедить читателей в том, что Григорий Распутин был одним из самых одаренных русских духовидцев, когда-либо приближавшихся к русскому трону, а Евсин повторяет расхожую мысль о том, как против «духовидца» ополчилось всемирное зло исключительной силы, поскольку «решение о его дискредитации было принято в Брюсселе, на Всемирной ассамблее масонов».
Как видим, для объяснения истории «старца» его адептами часто применяется теория заговора. Неудивительно поэтому, что в «патриотических» изданиях, доказывающих праведность Распутина, его история излагается через призму «борьбы за истину». Борьба за истину многогранна, почему вовсе не абсурдным выглядит и почитание Распутина в среде тех, кто противится принятию ИНН.
Следует еще раз подчеркнуть, что восприятие Распутина в качестве святого неразрывно связано у его почитателей с тем, как к нему относилась царская семья. Через призму этих отношений пытается смотреть на Григория Распутина и Татьяна Гроян – автор обширного труда о «святом старце». То, что он святой, для Гроян несомненно. На обложке книги она поместила икону Распутина, который в схимнической одежде с наперсным крестом держит на руках цесаревича Алексея Николаевича.
На пятой странице книги есть икона царской семьи, на которой Распутин изображен в лике Христа. Третья икона «святого великомученика Григория» также представляет собой изображение Распутина в лике Христа. В правой руке он держит крест, а в левой – свиток со следующими словами: «Рассуди меня, Господи, ибо я ходил в непорочности моей, уповая на Господа не колеблюсь┘ В гонениях путь Твой! Ты показал крест Твой за радость┘ Изгнания Твои тяжелые! И минутная жизнь – пресветлый рай, – нет конца!.. Ах, несчастный бес, восстановил всю Россию, как на разбойника! Бес и все готовят блаженство вечное! Вот всегда бес остается ни с чем. Боже! Храни Своих». Совершенно очевидно, что эта галиматья была продиктована самим Распутиным.
Книга Татьяны Гроян составлена таким образом, чтобы читатель с самого начала проникся мыслью о величии убиенного врагами веры и царя праведника. Первая глава посвящена истории «восхождения» сибирского странника «в Небесный Иерусалим», вторая – «слиянию Помазанника Божия со своим народом» и т. д. Отдельно излагаются «посмертные явления благодатной помощи мученика Григория Нового». Рассказ о жизни святого праведника, великомученика и странника «всея Руси» завершается акафистом и молитвой.
Полагаю, что анализировать исторические недостатки данной книги – дело совершенно ненужное. Важнее обратить внимание на иное обстоятельство: произведение Гроян можно считать апофеозом мифотворчества, посвященного Распутину. Миф о том, что «золотой век» России прошел вместе с гибелью империи, разделяется ныне многими православными монархистами. Они не умеют и не желают критически смотреть на историю самодержавной России, идеализируя все, что прямо или косвенно было связано с жизнью и судьбой царской семьи. Подобный подход предполагает и позитивное восприятие царского друга, имя которого уже в 1910-е гг. было окутано ореолом легенд и сплетен.
Таким образом, «святой Распутин» – это проявление веры в сказку и симптом старой, но от этого не менее опасной болезни: некритического отношения к прошлому.
На заре XX века в книге «История религии» священники Александр Ельчанинов и Павел Флоренский так писали о православном сознании: «новые, особенно действенные молитвы, новые (явленные) иконы, наконец, новые святые встречаются с живой радостью и без всяких колебаний, раз на новом явно почила благодать. В этой области православный народ даже слишком легковерен. Легко поддаваясь обману, он часто принимает подделку за святыню». Можно предположить, что некоторые сторонники «святого Распутина» так же легковерны. Однако об идеологах «религиозной реабилитации» сибирского странника так сказать, безусловно, нельзя. Но это уже иной вопрос.
Дарья Гармоненко 
