«Тов. Жуков покинул зал»

Полвека минуло с того дня, когда на октябрьском 1957 года пленуме ЦК КПСС член Президиума Центрального комитета партии, министр обороны СССР Георгий Жуков был изгнан со всех занимаемых им постов. Однако и сегодня непонятны до конца причины неожиданной опалы самого известного в стране полководца Великой Отечественной. Ведь он выступал надежным союзником тогдашнего первого секретаря ЦК и фактического главы государства Никиты Хрущева. Более того, четырьмя месяцами ранее – на июньском пленуме – «маршал Победы», по существу, спас Никиту Сергеевича. И, возможно, не только от устранения с политической арены...

ПО СТАЛИНСКИМ ОБРАЗЦАМ

Напомню: Президиум ЦК КПСС под давлением Вячеслава Молотова, Георгия Маленкова, Лазаря Кагановича и Дмитрия Шепилова большинством голосов уже решил удалить Хрущева с поста руководителя Коммунистической партии, и воспрепятствовало выполнению принятого постановления лишь энергичное вмешательство Жукова, поддержанного рядом членов Центрального комитета.

Многие предлагают наиболее простое объяснение случившегося осенью: болезненная ревность первого секретаря ЦК к все возраставшим в КПСС и Советском Союзе авторитету и влиянию военачальника. Да, такой мотив в поведении Хрущева присутствовал. Зависть, мстительность, иезуитство всегда отличали ближайшее сталинское окружение, в коем Никита Сергеевич пребывал со второй половины 1930-х годов. Он в нем просто не выжил бы, если бы не обладал этими качествами. Не случайно «разоблачитель культа личности» единственного советского генералиссимуса прибег в случае с Жуковым к арсеналу накопленных и опробованных при Сталине средств шельмования неугодных людей.

Георгия Константиновича как члена высшего партийного органа нельзя было удалить с поста кулуарно. Окружение Хрущева не могло не понимать, что времена изменились и в одночасье объявить «заговорщиком» и «путчистом» четырежды Героя Советского Союза, подобно тому, как 26 июня 1953 года Лаврентий Берия из «верного соратника товарища Сталина» мгновенно превратился в «агента иностранных разведок», не удастся. Судьбу маршала должен был решить пленум ЦК, лихорадочную подготовку которого провели в отсутствие Жукова, направленного в заграничную поездку в Югославию и Албанию.

Чтобы обеспечить поддержку крутых мер по отношению к всенародно почитаемому человеку, хрущевские соратники пошли на широкомасштабный обман. За 22 дня, в течение которых Жуков отсутствовал на родине, Президиум ЦК во главе с Никитой Сергеевичем полностью реализовал замысел закулисного сговора. Под предлогом войсковых учений первый секретарь ЦК собрал в Киеве руководство Минобороны и командующих всеми военными округами.

Каких же «ежиков», применяя словечко самого Хрущева, он подбросил высшему руководящему составу Вооруженных сил? Мысль о том, что Жуков опасен для СССР и КПСС, поскольку вынашивает бонапартистские устремления, и что положение может спасти только его немедленная отставка. Повсеместно прошла целая серия партийных собраний, на которых в качестве докладчиков выступали члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, сообщавшие коммунистам ложную информацию относительно действий и замыслов маршала.

Партийный актив центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа и Московского округа ПВО 22–23 октября был задуман как генеральная репетиция октябрьского пленума. С большой речью здесь выступил Хрущев. Сбивчиво, с пятого на десятое, он, тем не менее, впервые с начала антижуковской кампании четко сформулировал политические обвинения в адрес руководителя МО, заключавшиеся в якобы имевших место попытках оторвать армию от партии, поставить себя между военнослужащими и Центральным комитетом.

Верхушка КПСС сознательно пошла при этом на нарушение всех норм партийной жизни. Деятельность коммуниста публично рассматривалась без его участия и даже без информирования о факте обсуждения.

26 октября «операция» вступила в решающую стадию: вопрос о состоянии партийно-политической работы в армии и на флоте был вынесен на заседание Президиума ЦК, на сей раз уже в присутствии Жукова, прибывшего в Кремль прямо с аэродрома. Маршал пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Судя даже по скудной протокольной записи, он резко возражал против «дикого», по его словам, вывода, будто он стремился отгородить Вооруженные силы от КПСС, и отказался признать, что принижал значение партийно-политической работы. В действительности Жуков выступал не против нее, а против всевластия партийных комитетов, некомпетентного вмешательства политработников в обязанности командиров, демагогической словесной трескотни и махрового формализма, ставших неотъемлемыми характеристиками воспитания личного состава армии и флота.

Разумеется, исход дела был предрешен заранее. Члены партийного ареопага (особенно усердствовали Николай Булганин, Михаил Суслов, Леонид Брежнев, Николай Игнатов) выступили в поддержку уже не раз звучавшей хулы. Итог подвел Хрущев: по его предложению Георгий Жуков был снят с поста министра обороны.

ИСТИННАЯ ПРИЧИНА

Маршалу, однако, предстояло еще раз пройти тягостную процедуру поливания грязью на пленуме ЦК КПСС 28 октября. Оставаясь пока членом Центрального комитета, он, даже если бы и хотел, не мог избегнуть ее. А в Кремле и на сей раз на Жукова навалились всей мощью.

Знаменательно, что основной доклад зачитал секретарь ЦК Михаил Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда рассматривались «персональные» вопросы. В его часовой речи в адрес Жукова были выдвинуты очень серьезные по тем временам обвинения. Конспективно они сводились к следующему:

– грубое нарушение партийных принципов военного строительства, отрыв Вооруженных сил от партии;

– ослабление партийно-политической работы среди личного состава, принижение роли политорганов и партийных организаций в армии;

– шельмование политических работников, огульная расправа с командно-политическими кадрами;

– отсутствие скромности, поощрение в Вооруженных силах культа собственной личности, претензии на исключительность роли в стране;

– стремление к неограниченной власти, к установлению контроля над силовыми структурами.

Затем получил слово начальник Главного политического управления Советской армии и Военно-морского флота генерал-полковник Алексей Желтов, сыгравший в решении судьбы маршала одну из самых неприглядных ролей. Причем многим участникам пленума было невдомек, что большинство из прозвучавших из уст Суслова и Желтова фактов передернуты, а то и прямо носят лживый характер.

К примеру, в качестве важнейшего свидетельства тягчайшего, с точки зрения Президиума ЦК, преступления Жукова было названо учреждение без ведома Центрального комитета спецназа – школы диверсантов в две с лишним тысячи слушателей. Как своего рода ударный «кулак» в личном распоряжении министра обороны, который якобы мог быть использованным во вполне конкретных заговорщических целях. Вот как расценил, например, новую воинскую часть Хрущев: «Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать».

Давая объяснения, Жуков особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого-то преступного умысла, что легко установила бы соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал на пленуме. Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение об образовании спецназовской школы через Президиум ЦК, Георгий Константинович вместе с тем решительно отверг обвинения, будто он вообще действовал тайно. Жуков сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме пленума, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед лицом участников пленума.

Причиной другого принципиального обвинения в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 года в тот момент, когда члены Президиума ЦК, противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить, не удастся ли привлечь армейские части для разрешения в свою пользу политического кризиса. «Без моего приказа ни один танк не тронется с места», – заявил министр обороны, и Никита Сергеевич тогда оценил занятую им позицию как партийную. Теперь же, всего через четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел «забыть» об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего.

Так, Анастас Микоян заявил: «Оказывается, танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны». И заодно счел должным подчеркнуть, что подобным образом поступают в странах, где компартия в подполье, где «всякие хунты-мунты», а «у нас политический климат не подходит для таких вещей».

Слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и другие) будут настаивать на снятии Хрущева, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. Суслов, кстати, тоже отметил: «Разве не ясно, что это позиция – непартийная и исключительно опасная».

Фарисейство этих слов было очевидным для всех, кто знал обстоятельства июньского кризиса в партийных верхах. Ведь, по существу, именно твердая позиция трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла страну от острейшего рецидива сталинизма. И если уж доводить мысль Суслова о бонапартизме Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало министру обороны уже в тот момент взять власть в свои руки, если он к ней стремился? «Мешало» элементарное – отсутствие такого стремления.

И уж, конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных сил с одной целью – посредством них довести до сведения армейских коммунистов, что происходит в Президиуме ЦК. К слову, это тоже воспринималось партноменклатурой как огромное преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат и только в концепции высшего руководства.

В своем выступлении Жуков – а он получил слово после Суслова и Желтова – настойчиво опровергал наветы в свой адрес. Георгий Константинович был убежденным коммунистом, хорошо знал, какую цементирующую роль играли армейские коммунисты (но не партийные функционеры) и на фронте, и в мирные будни. Он всегда отдавал должное высокому моральному духу солдата и офицера. Но в то же время он, прошедший несколько войн, отлично понимал, что прямой зависимости между крепостью духа и, скажем, количеством политико-массовых мероприятий нет. Поэтому настойчиво выступал против все возраставшего формализма, бездумного наращивания числа штатных политработников, резонно считая, что более эффективным является другой путь – повышение роли и участия командного состава в воспитательном процессе. Оценка Жуковым политработников, приведенная Сусловым: «Привыкли за 40 лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты», была, конечно, резкой, но по существу справедливой.

Характеризуя состояние Вооруженных сил в его бытность министром обороны, маршал обратил внимание на существенное укрепление воинской дисциплины и уставного порядка, сокращение числа чрезвычайных происшествий и преступлений, рост боевой выучки личного состава. Одним из главных средств достижения такого положения он назвал укрепление авторитета и значения командира-единоначальника.

Но вот тут-то, как представляется, и был корень разногласий маршала и партийной верхушки. Именно в этом заключалась главная причина расправы с Жуковым. Ибо укрепление единоначалия неизбежно вело к снижению властных полномочий политсостава, а идеологическая работа переставала быть самоцелью и должна была всецело подчиняться интересам боевой учебы и службы. Но это как раз и не устраивало ни ЦК, ни политорганы, отстаивавшие принцип «единоначалия на партийной основе», что давало им рычаги контроля над служебной деятельностью командного состава.

УДАР ОТ СОРАТНИКОВ

Защищаться от нападок Жукову было сложно еще и потому, что он был человеком рационалистического склада ума, мыслил и говорил по существу, не выносил политического пустозвонства и демагогии, которые как привычное средство взяли на вооружение его оппоненты. Между тем многолетняя традиция партийных форумов – съездов, конференций, пленумов – требовала от любого члена КПСС, независимо от заслуг и занимаемого поста, непременно отдавать дань «мудрости» ЦК, каяться в собственных ошибках, действительных и мнимых, скатываясь буквально до самоуничижения.

Но особенно больно было слышать маршалу боевых соратников, с которыми вместе воевал, а затем и строил послевоенную армию. Они словно состязались друг с другом, кто больнее уязвит вчерашнего министра обороны.

«Сказать, что товарищ Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно-политической работы в армии – это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь говорил, это ерунда, – заявил начальник Генерального штаба Василий Соколовский. – Дело заключается именно в линии поведения... Эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию, конечно, воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК, чтобы играли┘ чуть ли не под его дудку».

«Дело идет о принципиальных политических ошибках товарища Жукова, который умалял роль Центрального комитета нашей партии в строительстве Вооруженных сил», – вторил Иван Конев.

Вовсю подыгрывал Хрущеву и Родион Малиновский. «Я слышал мельком краем уха от некоторых, что нет убедительных фактов, что не ясно вроде, ошеломленно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты», – сказал новый министр обороны. Но кроме уже много раз озвученных на пленуме и не ставших от этого убедительнее ничего нового привести не смог.

Лишь Константин Рокоссовский оказался способным на объективность и сочувствие к своему товарищу и старому сослуживцу. «Я также считаю себя в известной степени виновным, – говорил он. – И многие из нас, находящиеся на руководящих постах, должны чувствовать за собой эту вину. Товарищ Жуков проводил неправильную линию... и нашей обязанностью было, как членов партии, своевременно обратить на это его внимание... Я краснею, мне стыдно и больно за то, что своевременно не сделал этого».

Безусловно, Жукову выдвигались претензии не только политического плана. Обращалось внимание – и обоснованно – на его властность, грубость, тщеславие, стремление, пользуясь его же выражением, «подвосхвалить» себя. Что сказать, излишняя скромность и выдержанность никогда не были достоинствами Георгия Константиновича. Но маршал был устранен с политической арены не за это...

┘Заканчивал свою работу пленум уже в отсутствие маршала. После голосования за его вывод из состава ЦК стенограмма хладнокровно зафиксировала: «Тов. Жуков покинул зал».

Политический расстрел маршала Победы состоялся. Но, устранив своих оппонентов как справа, так и слева, «наш Никита Сергеевич», сам того не понимая, ослабил собственный политический режим. Обстановка единомыслия, при котором тон задает лишь первое лицо, плохо подходит для реформ. Бесконтрольная власть окончательно испортила Хрущева, и стали возможными не только кукурузная эпопея или разнос художников в Манеже, но и куда хуже – расстрел в Новочеркасске.

Июнь и октябрь 1957-го, проложив путь к утверждению полного единовластия Хрущева, в конце концов обернулись политическим крахом не только его самого, но и того либерального реформаторского курса, который принято называть «оттепелью».