Юрий Рубцов
Председатель Совета Министров Монгольской Народной Республики Юмжагийн Цеденбал (слева) вручает именную вазу Маршалу Советского Союза Георгию Жукову. Фото © РИА Новости
Состоявшийся ровно 60 лет назад октябрьский 1957 года пленум ЦК КПСС в тогдашней советской печати характеризовался как новый шаг к возвращению «ленинских норм партийной жизни», освобождению рядов партийного руководства от сталинских духовных наследников.
В действительности опиравшийся на группу более молодых и умеренных сталинистов Никита Хрущев продолжал линию на изгнание либо своих конкурентов, либо политиков, которые могли стать у него на пути к утверждению единоличного правления, ибо «коллективное руководство» было лишь фиговым листиком. К отстраненным от ключевых постов в июне того же года Лазарю Кагановичу, Георгию Маленкову, Вячеславу Молотову и Дмитрию Шепилову в октябре присоединился член Президиума ЦК КПСС, министр обороны СССР Маршал Советского Союза Георгий Константинович Жуков.
Но если в случае с так называемой антипартийной группой речь, по сути, шла о банальной борьбе за власть, то за противостоянием Хрущева и его сподвижников, с одной стороны, и Маршала Победы, с другой, скрывались совсем другие причины.
ВОСХОЖДЕНИЕ НА ПОЛИТИЧЕСКИЙ ОЛИМП
Если Великая Отечественная война возвысила Жукова как лучшего военачальника Второй мировой, то середина 1950-х годов стала для него звездным часом как для политика. Возвращенный с поста командующего Уральским военным округом в марте 1953 года в Москву, он стал сначала заместителем министра, а в 1955 году – министром обороны СССР. В июне 1957 года вошел в состав Президиума ЦК КПСС (так тогда называлось Политбюро). В декабре 1956 года в связи с 60-летием со дня рождения удостоился четвертой звезды Героя Советского Союза.
В эти годы Жуков сыграл важную роль в десталинизации нашего общества. Решающее значение имела его политическая позиция в июне 1957 года, когда Молотову, Маленкову и Кагановичу на заседании Президиума ЦК удалось провести решение об освобождении Хрущева с поста первого секретаря ЦК КПСС. Действия министра обороны спутали все их карты. Жуков добился, чтобы вопрос о судьбе Хрущева был перенесен на пленум ЦК, а затем в считаные дни, используя военно-транспортную авиацию, сумел собрать для участия в нем большое число членов Центрального комитета. Пленум завершился изгнанием с руководящих постов наиболее одиозных сталинистов и укреплением позиции Хрущева.
Первый секретарь ЦК, однако, воспринял действия Жукова в его поддержку по-своему. Его линию поведения продиктовала не совесть, а опыт многолетней беззастенчивой борьбы за власть. Ведь, в сущности, он был таким же сталинистом, как и только что изгнанные с руководящих постов политики, и ничем не отличался от них в способах сохранения себя в кадровой обойме вождя. Хрущев уловил, насколько велики авторитет и влияние министра обороны, коль скоро тот сумел так кардинально развернуть ситуацию в руководстве партии, и заподозрил опасность своему монопольному положению.
ОТВЕТНЫЙ ХОД
Меры по скорейшему удалению своего спасителя с политической арены Хрущев инспирировал сразу же по горячим следам июньского пленума. Чтобы Жуков не узнал о кознях против себя раньше времени, он был направлен в заграничную поездку в Югославию и Албанию. За 22 дня, в течение которых маршал отстутствовал на родине, Президиум ЦК во главе с Хрущевым полностью реализовал замысел закулисного сговора. Зарубежный визит полководца был сознательно синхронизирован по времени с крупными войсковыми учениями на базе Киевского военного округа, для чего туда вызвали командующих всеми военными округами. Позднее первый секретарь ЦК откровенно заявил, что все это входило в заранее разработанный план по устранению министра обороны: «Если говорить, то я не случайно попал на охоту из Крыма в Киев… Я хотел встретиться с командующими округов, хотел их послушать, с ними поговорить, а потом в выступлении подбросить кое-каких ежиков. Я думаю, командующие меня более или менее правильно поняли».
Каких же «ежиков», по словам этого крайне косноязычного оратора, подбросил он высшему руководящему составу Вооруженных сил? Мысль о том, что Жуков опасен для государства и партии, поскольку вынашивает бонапартистские устремления, и что положение может спасти только немедленное удаление его из руководства партии и государства. Как показали дальнейшие события, высшие военачальники в самом деле «правильно» поняли первого секретаря. Как ни прискорбно, среди них не нашлось ни одного человека, который бы возвысил голос против наветов на боевого товарища.
Как члена высшего партийного органа Жукова нельзя было удалить с поста кулуарно, обычным решением Президиума ЦК. Его судьбу мог решить только пленум, лихорадочную подготовку которого провели в отсутствие маршала. Готовя расправу над ним, окружение Хрущева не могло не понимать, что времена изменились и в одночасье объявить заговорщиком и путчистом всенародно почитаемого полководца, подобно тому, как 26 июня 1953 года Берия из «верного соратника товарища Сталина» мгновенно превратился в «агента иностранных разведок», не удастся. Чтобы обеспечить поддержку крутых мер по отношению к Жукову, партийная элита пошла на широкомасштабный подлог и обман. Начиная с 18 октября была организована целая серия собраний партийных активов в центре и военных округах, на которых в качестве докладчиков выступали члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, сообщавшие коммунистам ложную информацию относительно действий и замыслов Георгия Константиновича.
Партийный актив центральных управлений Министерства обороны СССР, Московского военного округа и Московского округа ПВО 22–23 октября был задуман как генеральная репитиция октябрьского пленума. С большой речью на нем выступил Хрущев. Сбивчиво, с пятого на десятое, он тем не менее впервые с начала антижуковской кампании столь определенно сформулировал политические обвинения в адрес министра обороны, заключавшиеся в якобы имевших место попытках Жукова оторвать армию от партии, поставить себя между военнослужащими и Центральным комитетом. Он дал понять присутствующим также и то, что вывод министра обороны из состава Президиума ЦК предрешен.
Справедливости ради надо сказать, что несколько человек из числа участников собрания все же попытались осторожно высказать сомнения, нормально ли обсуждать действия Жукова в его отсутствие. Однако Хрущев одернул их, заявив, что «семеро одного не ждут», вопрос назрел, и в интересах партии его надо решать безотлагательно.
Руководящая верхушка КПСС сознательно пошла при этом на нарушение всех норм партийной жизни. Деятельность коммуниста, тем более члена высшего политического руководства, обсуждалась без его участия и даже без его информирования о факте обсуждения. Только действуя в лучших сталинских традициях – запечатав уста обвиненному маршалу, скрыв под предлогом военной и государственной тайны происходящее судилище от широких партийных масс и манипулируя послушным активом, можно было добиться устранения Жукова. Любое же публичное объективное разбирательство и камня на камне не оставило бы от обвинений маршала в некоей антигосударственной деятельности.
Через три дня антижуковская кампания вступила в решающую стадию: 26 октября вопрос о состоянии партийно-политической работы в армии и на флоте был вынесен на заседание Президиума ЦК, на сей раз уже в присутствии Жукова, прибывшего в Кремль прямо с аэродрома. Хрущевское окружение было спокойно: партийные активы показали, что союзников у министра обороны в верхних эшелонах политиков и военных гарантированно нет и не будет.
Жуков пытался опровергнуть предъявленные ему обвинения. Судя даже по скудной протокольной записи, он резко возражал против «дикого», по его словам, вывода, будто он стремился отгородить Вооруженные силы от партии, и отказался признать, что принижал значение партийно-политической работы. Вместе с тем он высказал готовность признать критику и исправить ошибки, попросив в заключение назначить компетентную комиссию для расследования обвинений в свой адрес.
Но, как видно, исход дела был предрешен заранее. Члены партийного ареопага боялись Жукова, боялись его славы, авторитета, характера, он нужен был им не исправляющий ошибки, а низвергнутый. Они все (особенно усердствовали Н.А. Булганин, М.А. Суслов, Л.И. Брежнев, Н.Г. Игнатов) выступили в поддержку уже не раз звучавших обвинений. Итог подвел Хрущев: по его предложению Георгий Константинович был снят с поста министра обороны.
Ему, однако, предстояло еще раз пройти тягостную процедуру шельмования на намеченном на 28 октября пленуме ЦК. Оставаясь пока членом ЦК КПСС, он, даже если бы и хотел, не мог ее избежать. Впрочем, уклоняться от испытаний было не в привычках Жукова. Другое дело, что одновременно с полномочиями министра обороны он лишился доступа к служебной документации, которая позволила бы аргументированно отвечать на выдвинутые обвинения.
УДАР СИСТЕМЫ
Система навалилась на Жукова всей мощью. Помимо 262 членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов Центральной ревизионной комиссии, а также нескольких десятков секретарей обкомов партии, заведующих отделами и ответственных работников аппарата ЦК КПСС, к работе октябрьского пленума были привлечены 60 высших военачальников. Знаменательно, что с докладом выступал секретарь ЦК Суслов, которому такая миссия отводилась практически всегда, когда рассматривались «персональные» вопросы.
В часовом докладе в адрес Жукова были выдвинуты очень серьезные по тем временам обвинения в недостатках и извращениях в партийно-политической работе, которые конспективно сводились к следующему:
– грубое нарушение партийных принципов военного строительства, отрыв Вооруженных сил от партии;
– ослабление партийно-политической работы среди личного состава, принижение роли политорганов и партийных организаций в армии;
– шельмование политических работников, огульная расправа с командно-политическими кадрами;
– отсутствие скромности, поощрение в Вооруженных силах культа собственной личности, претензии на исключительность роли в стране;
– стремление к неограниченной власти, установлению контроля над силовыми структурами.
Раскрывая суть обвинений в адрес Жукова, Суслов привел ряд фактов. Его дополнил, получив слово вслед за докладчиком, начальник Главного политического управления СА и ВМФ генерал-полковник Алексей Желтов, сыгравший в решении судьбы маршала одну из самых неприглядных ролей. Факты прозвучали громко, однако, большинству участников пленума было невдомек, что многие из них передернуты, а то и прямо носят лживый характер.
 |
| Даже несмотря на опалу, Маршал Советского
Союза Георгий Жуков всегда оставался в центре внимания. Фото © РИА Новости |
Так, в качестве важнейшего свидетельства тягчайшего, с точки зрения Президиума ЦК, преступления Жукова было названо учреждение без ведома ЦК спецназа – школы диверсантов в две с лишним тысячи слушателей как своего рода ударный кулак в личном распоряжении министра обороны, могущий быть использованным во вполне конкретных заговорщических целях. («Диверсанты. Черт его знает, что за диверсанты, какие диверсии будут делать», – расценил новую воинскую часть в своем выступлении и Хрущев.)
Давая объяснения, Жуков особо просил обратить внимание на отсутствие у него какого-то преступного умысла, что легко могла бы установить соответствующая партийная комиссия, о создании которой маршал ходатайствовал здесь же. Школа была создана из имевшихся в военных округах 17 рот, готовивших спецназовцев, чтобы сделать уровень подготовки (обучение иностранным языкам, сохранение военной тайны) соответствующим тем требованиям, которые предъявляются к такого рода учебным заведениям.
Признав, что он допустил ошибку, не проведя решение о создании такой школы через Президиум ЦК, Георгий Константинович вместе с тем решительно отверг обвинения, будто он вообще действовал тайно. Он сослался на то, что дважды устно докладывал об этом Хрущеву, и характерно, что первый секретарь, так охотно, судя по стенограмме пленума, вступавший в полемику с ораторами, не решился опровергнуть эти слова перед лицом участников пленума.
Причиной другого принципиального обвинения в адрес Жукова стали слова, сказанные им в июне 1957 года в тот момент, когда члены Президиума ЦК, противостоявшие Хрущеву, попытались выяснить, не удастся ли привлечь армейские части для разрешения в свою пользу политического кризиса. «Без моего приказа ни один танк не тронется с места», – заявил министр обороны, и Хрущев тогда же оценил эанятую им позицию как партийную. Да и какую иную оценку он мог дать, если это веское заявление Жукова обеспечивало ему сохранение поста руководителя КПСС? Теперь же, всего через четыре месяца, первый секретарь ЦК предпочел «забыть» об этом, доверив своим приближенным искажение реальной картины происшедшего. Так, Анастас Микоян заявил: «Оказывается, танки пойдут не тогда, когда ЦК скажет, а когда скажет министр обороны». И по существу, бросая в адрес Жукова обвинение в антисоветской и антипартийной деятельности, заметил, что таким образом поступают в странах, где компартия в подполье, где «всякие хунты-мунты», а «у нас политический климат не подходит для таких вещей».
Слова Жукова относительно его готовности напрямую обратиться к армии и народу в случае, если оппозиционеры (Молотов и Ко) будут настаивать на снятии Хрущева, по мнению Микояна, прямо указывали на бонапартистские устремления маршала. «Разве не ясно, что это позиция – непартийная и исключительно опасная?» – вопрошал по этому поводу и Суслов.
Фарисейство этих слов было очевидным для всех, кто знал обстоятельства кризиса в партийных верхах в июне 1957 года. Ведь, по существу, именно твердая позиция трезво мыслящего, волевого и патриотически настроенного маршала уберегла страну от острейшего рецедива сталинизма. И если уж доводить мысль Суслова о бонапартизме Жукова до логического завершения, то напрашивается вопрос: что мешало министру обороны уже в тот момент взять власть в свои руки, если он к ней стремился? «Мешало» элементарное – отстутствие такого стремления.
И уж, конечно, пленум отмахнулся от объяснений Жукова, что он намеревался обратиться через голову антипартийной группы к парторганизациям Вооруженных сил единственно для того, чтобы посредством их довести до сведения широких партийных масс информацию о положении в Президиуме ЦК. К слову, это тоже вопринималось партноменклатурой как огромное преступление, ибо парторганизации на местах могли получать информацию, только просеянную через аппарат и только в концепции высшего руководства. Любое отступление от этих канонов воспринималось как антипартийное проявление.
ОТВЕТНОЕ СЛОВО
В своем выступлении Жуков – а он получил слово после Суслова и Желтова – охарактеризовал состояние Вооруженных сил, обратив внимание на существенное укрепление воинской дисциплины и уставного порядка, сокращение числа чрезвычайных происшествий и преступлений, рост боевой выучки личного состава. Одним из главных средств достижения такого положения он назвал укрепление авторитета и значения командира-единоначальника.
Вот здесь-то, как представляется, и был корень разногласий маршала и партийной верхушки. Ибо укрепление единоначалия неизбежно вело к снижению властных полномочий политсостава, а идеологическая работа переставала быть самоцелью и должна была всецело подчиняться интересам боевой учебы и службы. Но это как раз и не устраивало ни ЦК, ни политорганы, отстаивавшие принцип «единоначалия на партийной основе», что давало им рычаги контроля над служебной деятельностью командного состава.
Защищаться от нападок маршалу Жукову было сложно еще и потому, что он был человеком рационалистического склада ума, мыслил и говорил по существу, не выносил политического пустозвонства и демагогии, которые как привычное средство взяли на вооружение его оппоненты. Многолетняя традиция партийных форумов – съездов, конференций, пленумов требовала от любого члена партии, независимо от заслуг и занимаемого поста, непременно отдавать дань «мудрости» партии, каяться в собственных ошибках, действительных и мнимых, скатываясь буквально до самоуничижения.
В целом свою речь Георгий Константинович был вынужден построить так, чтобы она отвечала этой традиции, ибо только такая линия поведения оставляла, как, вероятно, казалось ему самому, надежду на продолжение служебной деятельности, а вне службы он себя не мыслил. Явно противно своей натуре, хорошо зная, что большинство выдвинутых против него обвинений буквально висит в воздухе, Георгий Константинович тем не менее исполнил положенный ритуал, заявив, в частности: «Я уверен, что вы по-настоящему оцените те ошибки, которые я допустил… Любое наказание, любое указание в этой части я приму как должное, как полагается в таких случаях каждому члену партии».
И все же даже соображения личной безопасности не могли перебороть жуковской натуры, жуковского характера. Отдав дежурную дань «объективности» сидящих в президиуме и зале, он тем не менее настойчиво боролся за правду. Беда только в том, что каждый поднимавшийся после него на трибуну погребал эту правду под новыми вымыслами и подтасовками.
БРЕЖНЕВ, ФУРЦЕВА И «СТАРЫЕ КОТЫ»
Секретарь ЦК Брежнев фактически обвинил Жукова в диктаторских замашках. Он первым из членов высшего политического руководства озвучил на пленуме планы вывода Георгия Константиновича из состава Центрального комитета. Проводя линию Хрущева на более жесткое отношение к Жукову, секретарь ЦК Екатерина Фурцева отвергла предположение о «политической незрелости» маршала, а расценила его действия как «определенную линию в поведении, антипартийную линию».
Особенно больно Георгию Константиновичу было слышать боевых соратников, с которыми он вместе воевал, а затем и строил послевоенную армию. Военачальники словно состязались друг с другом, кто больнее уязвит вчерашнего министра обороны.
«Сказать, что т. Жуков недопонимал и недопонимает роли партийно-политической работы в армии это, конечно, несостоятельно и несерьезно, и те крупные ошибки, которые допущены были Жуковым, конечно, не от недопонимания, как он, выступая здесь, говорил, это ерунда, – заявил начальник Генерального штаба маршал Василий Соколовский. – Дело заключается именно в линии поведения... Эта особая линия поведения вела к тому, чтобы армию прибрать к рукам в полном смысле этого слова и через армию, конечно, воздействовать тем или иным путем, я не хочу фантазировать, но воздействовать тем или иным путем, может быть, даже на Президиум ЦК, чтобы играли… чуть ли не под его дудку…»
«Дело идет о принципиальных политических ошибках тов. Жукова, который умалял роль Центрального Комитета нашей партии в строительстве Вооруженных Сил», – вторил первый заместитель министра обороны маршал Иван Конев.
Вовсю подыгрывал высшему руководству и новый министр обороны маршал Родион Малиновский. «Я слышал мельком, краем уха, от некоторых, что нет убедительных фактов, что не ясно вроде, ошеломленно и так далее. Есть убедительные факты и есть очень опасные для нашей партии и для нашего государства факты», – сказал он. Но, кроме уже много раз озвученных на пленуме и не ставших от этого убедительнее «фактов», ничего нового привести не смог.
Обвинения носили явно надуманный характер. Жуков был убежденным коммунистом, хорошо знал, какую цементирующую роль играли армейские коммунисты (но не партийные функционеры) и на фронте, и в мирные будни. Он всегда отдавал должное высокому моральному духу солдата и офицера. Но в то же время, пройдя несколько войн, отлично знал, что прямой зависимости между крепостью духа и количеством политико-массовых мероприятий нет. Поэтому настойчиво выступал против все возраставшего формализма, бездумного наращивания числа штатных политработников, резонно считая, что более эффективным является другой путь – повышение роли и участия командного состава в воспитательном процессе. Оценка Жуковым политработников, приведенная Сусловым и сопровождавшаяся репликами «позор!» из зала: «Привыкли за сорок лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты», была, конечно, резкой, но, по существу, справедливой.
Безусловно, маршалу выдвигались претензии не только политического плана. Обращалось внимание – и обоснованно – на его властность, грубость, тщеславие, стремление, пользуясь его же выражением, «подвосхвалить» себя. Что сказать, излишняя скромность и выдержанность никогда не были достоинствами Георгия Константиновича.
Но маршал был устранен с политической арены не за это. «Водораздел» проходил совсем по другой линии: партийная элита почувствовала, что при такой личности во главе Министерства обороны, как Жуков – подлинном герое войны, авторитетном военном руководителе, человеке независимом, властном, не склонном к компромиссам и политиканству, использовать армию в качестве орудия захвата и (или) удержания власти невозможно. Если ЦК рассматривал армию как орудие борьбы за власть, как «орган подавления» любых действий, враждебных политическому режиму, то Жуков – как орудие защиты Отечества от внешней опасности. Столкнулись, таким образом, интересы государства, за которые ратовал Жуков, и интересы партийного руководства, которые отстаивал Президиум ЦК. В этом состояла объективная основа глубоких подлинных, а не мнимых разногласий Жукова с партийной номенклатурой.
В постановлении пленума записали поручение Секретариату ЦК КПСС предоставить Жукову «другую работу». Для видимости демонстрировали некий партийный гуманизм, на самом же деле это был не более чем банальный бюрократический штамп. Никакой работы для Георгия Константиновича не нашлось, а в следующем, 1958 году его и вовсе отправили в отставку, хотя увольнение с военной службы Маршала Советского Союза шло вразрез с законом.
…Лет десять спустя, уже и сам отправленный соратниками на пенсию Хрущев в своих мемуарах продолжал настаивать на том, что удаление Жукова с политической арены было вынужденным, ибо «постепенно накопились факты, которые нельзя было игнорировать без опасения подвергнуть страну перевороту типа тех, которые совершаются в Латинской Америке». Правда, сколько-нибудь заслуживающих внимания фактов, подтверждающих «бонапартизм» Жукова, как и на октябрьском пленуме, не приводил. Надо понимать, за их полным отсутствием.
