Ростопчина + Кольцов = ?

Сколько человеческих тайн хранят книги. Фото автора

В 1990 году на книжном аукционе в Ленинграде я приобрел посмертное собрание стихов Алексея Кольцова, изданное в 1856 году Козьмой Солдатенковым и Николаем Щепкиным. Меня привлекла статья друга Кольцова Серебрянского «Мысли о музыке». Карандашный слабочитаемый текст на внутренней стороне обложки я сумел прочитать уже дома. Это оказались стихотворные строки:

Когда бъ он знал,

что пламенной душой

С его душой сливаюсь тайно я,

Когда бъ он знал, что горькою

тоской

Отравлена сегодня

жизнь моя!

Когда бъ он знал,

как страстно

и как нежно

Он, мой кумир рабой своей….

Шестая строка обрывалась недописанной. И только после того как я нашел стихотворение, из которого были взяты эти строки, выяснилось слово, которое не осмелился написать пишущий, – «любим».

Именно эта заминка задала вектор моих размышлений. Писала, конечно, женщина. Об этом говорит прежде всего почерк, да и сам смысл этих строк. Видимо, слово «любим» касалось самого важного, самого священного и таимого чувства, в котором автор боится признаться себе самой. И любовь эта скорее всего безответная, не имевшая разрешения в жизни и, по-видимому, пронесенная сквозь многие годы жизни, сквозь все перипетии ее и многочисленные светские романы и просто влюбленности автора этих строк, написавшего их на книге Кольцова, вышедшей в 1856-м, когда автору оставалось жизни всего два года. Ибо автором этих строк была известная поэтесса XIX века Евдокия Ростопчина, в свое время беседовавшая с Пушкиным, дружившая еще с отрочества с Лермонтовым, Вяземским, Жуковским и другими представителями русской литературы.

О том, что стихи эти обращены к Кольцову, говорит сам факт записи их на его книге стихотворений. Но возникает вопрос: были ли знакомы Кольцов и Ростопчина? Да, были. И виделись они или в Воронеже, или в имении Ростопчиных под Воронежем. Об их встрече пишет Кольцов Владимиру Одоевскому 15 февраля 1839 года: «Ваше сиятельство, любезный князь, Владимир Федорович! Недавно я был с вашим письмом у графа и графини Евдокии Ростопчиной и целый вечер пробыл у них чудесным образом. Что за женщина эта графиня! В нашем матерьяльном городке, после этой пошлой толпы людей и дрянных женщин, такая встреча невольно погружает душу в сладкое упоительное забвение; заботы, горе, нужды как-то принимают другой образ, волнуют душу, – но не рвут, не мучат ея». Казалось бы, единственная встреча в жизни! Могла ли она стать причиной столь глубокого и длительного чувства? Но, как видим, и сам Кольцов остался в восхищении графиней Евдокией. Но он был реалистом в своей непростой жизни и дальше восхищения не помыслил. Что же касается самой графини Ростопчиной с ее легковоспламеняющейся душой, этого «целого вечера» было вполне достаточно.

Но их разделял непроходимый барьер социального неравенства. Пересечься в жизни они не могли. Даже проявить свое чувство в стихах графиня не осмелилась. По всем понятиям своей аристократической среды, да и своим личным, она не могла спуститься «так низко» до воронежского мещанина. Но сердцу не прикажешь, и в ее сердце нашелся тайный неведомый ей самой уголок, где жило, несмотря ни на что, затаенное чувство. Это было вполне в ее натуре. В 1840 году она пишет стихотворение «Как должна писать женщина»:

Не только я люблю,

чтоб лучше снов своих

Певица робка совсем

не выдавала,

Чтоб имя призрака

ее невольных грез,

Чтоб повесть милую любви

и сладких слез

Она, стыдливая, таила

и скрывала.

Да, Ростопчина не написала стихов на смерть Алексея Кольцова. Но строки, вырвавшиеся из ее сердца еще в 1830 году и замаскированные под подражание французской поэтессе Дебор-Вальмор, неожиданно выразили то, что столько лет не находило выхода из глубины души.

В предисловии к составленной им книге избранных сочинений графини Ростопчиной «Талисман» Виктор Афанасьев пишет: «У Ростопчиной тоже в молодости была какая-то, оставшаяся для всех тайной история – трагическая любовь, наложившая свой отсвет на многие произведения».

Быть может, этот автограф на книге Кольцова проливает свет на одну из тайн замечательной поэтессы Евдокии Ростопчиной.