Cто лет тюрьма да балет

Михаил Письменный. Блатное и балетное: Повести и рассказы.
– М.: Арт Хаус Медиа, 2012. – 448 с.

Михаил Письменный (1946–2011) – автор книг в прозе: «Библейские истории», «История о Фаусте и черте», «Житие Антония Печерского», «Житие Сергия Радонежского» и «Житие Александра Невского» (изданы в серии «Святые лики»). Огромный роман о Богородице «Время Бога» при жизни автора не увидел свет. Эти книги выдают в Письменном не только талантливого прозаика, но и глубокого знатока истории религии, богословия и русской агиографии.

Эпиграфом к посмертно изданной книге повестей и рассказов Михаила Письменного стала цитата из его же романа «Маракис»: «– А чего ты хочешь, если тут сто лет тюрьма да балет? Блатное и балетное – вот Россия, – прожурчала Временика». Эта же парадоксальная формулировка – название всей книги.

Роман «Маракис», одно из последних крупных произведений Письменного, не вошел в сборник. Книга «Блатное и балетное» подготовлена и выпущена товарищами писателя после его скоропостижной смерти в декабре прошлого года. Однако готовил свое избранное к печати сам автор. Он же выбрал будущей книге название.

«Блатное и балетное» – озаглавливает Письменный свое избранное, соединяя корешки стиля и ища жанр.

Жанр?

Два (или три) полновесных романа. Череда крепких повестей. Косяк подвижных рассказов. Все – как полагается патентованному прозаику», – пишет критик Лев Аннинский.

К вышеперечисленному нужно добавить поэтическое творчество. В повести «Литературы русской история» приводятся (от имени безвестного «народного» поэта Вервия) стихи Михаила Письменного:

Быть застенчивым… Люди, бросьте!

К черту стенки из мелких чувств!

Я вбиваю слова, как гвозди.

Я чиню башмаки искусств.

Но больше всего у Вервия (а значит, и у Михаила Письменного) стихотворений, обращенных к истории России:

Планету долго били по России,

И потому Россия стала красной.

Или:

Крепь Кремля – она и дрожь его.

Русской истины престол –

Каждый купол в Сына Божьего

Крепко вцапался крестом.

Каждая из этих цитат поражает мощью мысли и силой поэтического посыла.

Заслуживают внимания также переводы прозы и стихов со словацкого языка. Письменный закончил Университет имени Я.А.Коменского в Чехословакии, что сделало его одним из видных переводчиков со словацкого. В его изложении россияне читали роман Яна Навратила «Фонарь маленького юнги», философские заметки Зденьки Кальницкой «Магия воды и женщины», записки дипломата Мирослава Мойжиты «Белград». Долгие годы он работал словацким переводчиком и диктором на иновещании Гостелерадио. Но никогда не переставал писать свое. Именно это свое составило посмертную книгу автора.

Иначе говоря, Михаил Письменный был человеком-оркестром от литературы. Залихватская формулировка, но кажется, что ему, создателю героев-функций с говорящими именами – Малиновая Шленда, Человек-Ноль, Волевой Принцип, Идюга, – она пришлась бы по душе. Со всеми этими героями-функциями читатель встретится в книге «Блатное и балетное».

Как оркестр, звучит и книга из 14 повестей и рассказов. Начинается она с обманчиво веселой, простодушно-фольклорной мелодии «Жития Гагоровы» – истории современного Иванушки-дурачка. Продолжается мощным и глубоким, как фуга, сказанием «Литературы русской история», где на примере провинциального литературного кружка показываются все особенности большого литпроцесса. Полна импровизациями, точно джазовая композиция, насмешливая перестроечная повесть «Пуст», и концовка ее неожиданна даже для столь богатого парадоксами произведения. Трагичен, как погребальная сюита, небольшой рассказ «Селедка ржавая» – перифраз сказки о Золотой Рыбке, исполняющей желания. Вместо Золотой Рыбки выступает купленная стариком на последние деньги ржавая селедка, а желание, которое высказывает ей нищий пенсионер, – «сделать его Родину снова великой». Рыба посоветовала включить радио: «Первые же слова прозвучавшие были про великую Родину». Дышит готической мистикой цикл кратких повестей, объединенных общими героями и немецкой богословской книгой «Сквозидол», «Сопротивленец», «Матушка Вера», «Ласк», «Вихри»: эдакая история нового Фауста, дорвавшегося до неограниченного познания. Еще более философична повесть о свободе и выборе – «Раб в каплях»; она насквозь музыкальна, так как одним из символов подлинной свободы в ней называется «сверхмелодия» Моцарта. Буффонада-повесть «Ленин в чате» сделана как нескончаемый диалог в Интернете, оттого производит впечатление музыки техно. Чем-то по художественному замыслу на нее похож и гротесковый «Витязь».

Но нравственным и идеологическим камертоном книги служит «Колпачок» – повесть, столь объемная и многопластовая, что это фактически роман, решающий сложнейший вопрос о трансформации веры в Бога в измененных обстоятельствах, о святынях, легко подменяющих друг друга, ибо причина тому – в человеке. Полученный героем романа при странных и зловещих обстоятельствах колпачок (гильза пули) осложняет его существование, уводит в промежуточный между материальным и духовным мир, заставляет искать истину… которая состоит в том, что «колпачок – младший брат креста». Их уравнивает статус испытания.

В прозе Михаила Письменного много политических намеков на современность, но еще больше исторических аллюзий и философских рассуждений о ходе русской истории. Этот автор подчекнуто историософичен, хотя его мысли не претендуют на наукообразие (образец – «тут сто лет тюрьма да балет»). Историософия Письменного приходит к выводу, верно прочитанному критиком Евгением Ермолиным: «Общий вектор мыслей и интуиций Письменного, пожалуй, должен привести к единственному выводу: главное событие русской истории и общее дело русского народа – это литература».

Этот принцип заслуживает уважения, а наследие писателя – прочтения.