Случайная радость

Ну как художнику без работы? И без женщины. Борис Кустодиев. Постановка натуры в мастерской И.Е. Репина. 1899. Частное собрание

Сквозь зарешеченное клетчатым тюлем окно на щербатый линолеум разливался солнечный свет, отчего квадратное озерцо его на коричневатом полу казалось необычайно желтым. Необычайно для зрения художника. Для человека простого – как сказали бы теперь, лишенного творческой жилки – подобная картина была самой обычной. То есть будничной. Ну, или в лучшем случае просто приятной глазу.

И вряд ли необычным можно было назвать происходящее в тот момент на кухне, откуда за этой иллюзией света мог бы наблюдать художник, живший здесь.

Местом, где жил вышеупомянутый гражданин, являлась небольшая квартира-студия, расположенная в углу многоэтажного дома. Одного из тех, что часто любят строить за городом – красивого снаружи и уютного внутри. Возможно, даже слишком уютного. И оттого практически тесного…

В зыбком сумраке кухни над голубым цветком конфорки раздавалось негромкое бульканье. Уменьшив огонь и приоткрыв крышку гейзерной кофеварки, наш герой осторожно наблюдал за тем, как верхнюю чашу понемногу заполняет ароматный напиток. Однако бесхитростное занятие его длилось недолго: на журнальном столике тихо зажужжал мобильный.

– Господи, кто же это звонит-то? – промолвил он, с недоверием глядя на бегущую по тусклому дисплею надпись «неизвестный номер». В ответ на дежурное «алло» из динамика защебетал приятный девичий голосок. Коротко представившись, телефонистка что-то протараторила про редакцию, поиск работы и иллюстрирование, в довершение указав контактные данные нашего героя.

– Это ведь вы, верно? – спросила девушка. Сердце художника забилось от волнения. «Неужели вот оно – долгожданное постоянство? – думал он. – Неужели вся эта череда случайных заработков наконец-то прервется?» Все, кроме названного ею имени, сходилось. На другом конце «провода» напряженно молчали, ожидая ответа. Собравшись с мыслями, он чуть ли не прокричал в трубку:

– Да, девушка, да! Я оставлял анкету! Именно иллюстратором! И работал в тех самых журналах, которые вы перечислили! Только, простите, но вы… кажется, ошиблись… Ошиблись с именем… Меня зовут…

– Ой, да какая разница, как вас зовут?! – раздраженно забубнил динамик. – Нашему журналу требуется иллюстратор, если вы не поняли. И требуется очень-очень срочно! Необходимо приехать и подписать договор. Сегодня! До вечера успеете или как?

***

До отправления поезда оставались считаные минуты. Суета, свойственная вокзалам, казалось, нарочно избегала этих по-зимнему пустынных пространств. Возможно, время для поездок было не самым удачным. И потому одинокие путешественники, рассеявшись по залу, незаметно ютились на ажурных скамейках, мирно подремывая в обнимку со своим нехитрым скарбом.

Даже сторожа возле «рамок» казались недвижимы. Они будто усердно берегли энергию и тепло, замерев подобием статуй. И только пристальный взгляд из-под полуопущенных век оживотворял их на короткий миг, чтобы осмотреть очередного путника, когда тот не торопясь запихивал в карманы мелочь или ключи на несуразном брелоке…

И эта всеобъемлющая дремотность не обошла стороной художника, чье воображение рисовало ему столь желанные перспективы будущей работы. А потому он сам не заметил того, как сел в электричку и замер, глядя в окно и ожидая отправления. И не без труда он вспомнил, как показал билет проводнице, ошибившись с номером вагона, как брел вдоль сидений и полок, уворачиваясь от ручной клади редких попутчиков, и как наконец отыскал свое место в плацкарте.

И вот поезд едва заметно тронулся, так, что даже те немногочисленные провожающие, кто забыл сказать что-то важное впопыхах, щурясь от снега, не спеша нагоняли заветное окошко, чтобы походя бросить несколько слов во мрак форточки…

А наш художник, припав лбом к холодному стеклу, каждую из колонн, державших заснеженный навес перрона, провожал глазами до тех пор, пока та не скрывалась за краем оконной рамы. Со стороны могло показаться, что он старался придать чуть большее ускорение составу, оттолкнуться взглядом от этой железобетонной вереницы столпов.

Некоторое время спустя напротив села девушка. Присоседив рядом стопку книг, перевязанных шпагатом, она достала небольшой томик из кармана пальто и принялась увлеченно читать, не замечая ни своего попутчика, ни шума в вагоне, ни непогоды за окном.

Художник беглым взглядом окинул незнакомку и про себя подумал, что, несмотря на ее пальто, более походившее по цвету на все тот же невзрачный шпагат, она показалась ему весьма красивой. Да. Именно такое простецкое определение и пришло ему на ум, что даже он сам удивился такому откровению: не симпатичная или соблазнительная, а именно красивая.

Он полез было в сумку за блокнотом, в который время от времени зарисовывал случайных людей, когда шум в вагоне достиг своего апогея…

– Не-ет, ну вы только поглядите на них! – голосил невысокого роста мужчина, показавшись в проходе рядом с художником. Здесь он развернулся, видимо, решив, что отошел на достаточное расстояние, и принялся грозить кому-то вдалеке, яро потрясая меховой шапкой, зажатой в кулаке. – Это же неучи, бездари! – продолжал он, разбрызгивая слюну. – В приличном обществе даже круглый идиот слов-то таких не скажет! Разве что только сумасшедший! А ему-то уж простительно! Да тьфу на вас – и вот мой сказ!

На мгновение замолчав, он обратил свой пылающий гневом взор на художника и девушку. Заметив у той книгу, мужчина нахлобучил на лысину шапку, без лишних предисловий спросил:

– Что читаем, милочка?

«Милочка» нехотя оторвалась от чтения, обдав того брезгливым взглядом. По выражению ее лица художник догадался, что именно она собиралась сказать в ответ на подобную беспардонность. Но едва она успела открыть рот, как незнакомец плюхнулся рядом, на сей раз обращаясь к своему визави:

– Молодой человек, вижу, вы интеллигентный человек. Современный, насколько я разбираюсь в людях. А я уж разбираюсь, поверьте мне! – опершись локтями на колени и чуть подавшись вперед, не торопясь начал он, явно наслаждаясь собственной речью, поглядывая то на девушку, то на своего нового собеседника. – Не кажется ли вам, что подобная макулатурка, которую мы с вами можем наблюдать вот у гражданки, неизбежно становится достоянием букинистов и антикваров, но никак не широких масс? Согласитесь, современность не терпит пережитков. Уж что-что, а переплет – это пережиток.

Поняв, что бретер по соседству нашел для себя более привлекательную цель, девушка подняла воротник, словно отгораживаясь ото всех, и вновь погрузилась в чтение.

– Но ведь это востребовано, – неуверенно парировал художник, задумавшись о чем-то своем. – Взгляните на обложки, на содержание книг. Не только труд литератора, но и труд художника востребован. Те же журналы, например, нанимают иллюстраторов, чтобы…

– Ну, мой дорогой, – всплеснул пухлыми руками незнакомец. – Те самые, как вы выразились, литераторы ценят работу последних только из-за убогости своих текстов. Хорошему тексту не нужны никакие рюши и драпы! Хороший текст – это голый текст! И он говорит сам за себя, ничего не стыдясь! Так-то!

Художник заволновался. Мысленно он вынужден был признать некоторую правоту незнакомца, вспомнив, как ему самому время от времени приходилось иллюстрировать откровенно безобразные «произведения».

– А как же журналы? – спросил художник, сделав отчаянную попытку отстоять то, что много лет его кормило. – В один из таких я как раз держу путь прямо сейчас. И в нем, если я не ошибаюсь, исключительно, как вы выразились, голые тексты. Обнаженней не найти! Там даже авторство не указывают, сплошное инкогнито: есть только текст и читатель…

– Журналы, говорите? – перебил мужчина, громко хмыкнув. – Все это сплошь братская могила, знаете ли!

Заметив растерянность на лице оппонента, он ухмыльнулся. Бросив взгляд сначала на девушку, а затем на обложку книги, которую та читала, мужчина откинулся назад и, шумно набрав воздуха в грудь, продолжил:

– Кстати, уж не хотите ли вы мне сказать, что ваш путь лежит в редакцию того самого журнальчика, что всем братским могилам могила? Ха! Больше ни слова, мой дорогой! Я вам сейчас расскажу, как именно обстоят дела с этими литераторами. И поверьте мне, это кошмар. Не в публикациях сила. Но никто из их авторов и в толк не возьмет, что надо читать! Читать на широкую публику! Это, если хотите и если образ вам близок, как выйти на бой с Голиафом. Послушайте, мой дорогой, открою вам тайну: читатель ленив. Он хочет слушать, а не ломать глаза. Даже если сам того не понимает. А потому надо в него швырять слова, как камни, тогда-то и будет толк!

Художник почувствовал, как голова понемногу начинает гудеть. Оставив попытки уловить мысль незнакомца, он прислонился лбом к холодному стеклу в надежде умерить нарастающую боль. А мужчина тем временем не унимался, продолжая самозабвенно проповедовать на весь вагон:

– А слышали ли вы о современных авангардистах? Особенно из числа постпоэтов, а? Знаете, что такое постпоэзия? Ха! Впрочем, вижу, вы вряд ли знаете. О-о, какие там тексты! Уверяю вас, они говорят сами за себя… Даже о своих авторах они говорят многое. Лично я вам рекомендовал бы послушать Аркадия Пятичаевского. О-о, он прекрасное дарование, совершенно чудесное! Каждый его текст – звонок! Как лозунг, но намного лучше! Такое нельзя читать с листа, ни в коем случае! Нет-нет, такое надо впитывать в подкорочку! А как же хорош Джон Голландец! О-о! Да он просто гениален, я считаю! И не смейте возражать, мой дорогой!

Художник молчал. Не дождавшись возражений, мужчина подался вперед и с некоторым сожалением в голосе продолжил:

– Вы сколь угодно можете говорить о пережитках прошлого, но оттого они не станут современней. Ха-ха! Кстати, о пережитках. Вспомнил. Знал я одного поэтишку. Ну, из таких, которые мнят себя продолжателями традиций. Так вот, ничего интересней текстов про кафельную плитку и одуванчики он не написал. Все прочее – заимствование и слабое подражание. А ведь он, скажу я вам, не лучше, чем, например, престарелая дамочка, что сидит у паперти, которая и интересна-то лишь тем, что забрасывает птиц сухарями! Так-то, мой дорогой!

– Сердечно прошу вас, заткнитесь там! – вместе с глухим ударом донеслось откуда-то из-за стены. – Невозможно слышать эту ересь!

Мужчина, скорее обрадованный услышанным, вскочил с места, победно вскинув брови и по-английски исчез в глубине плацкарты. Из-за стены снова раздался его голос, однако через мгновение до слуха художника донеслась пара коротких ударов, после чего гомон стих, а на лице девушки появилась едва заметная улыбка. Впрочем, художник решил, что последнее ему показалось, и наконец достал свой блокнот.

***

Холодный треск тесной маршрутки гудел в голове художника, хотя та уже давно скрылась во мраке виляющего переулка. Шум железной дороги был слышен даже здесь – возле длинных зданий бывшего завода, стянутых воедино бетонной стеной. Фонарей вдоль дороги не наблюдалось. Единственным ориентиром, указывающим на возможный вход на территорию, было некое подобие иллюминации, моргавшей в трехстах метрах от остановки. Именно там, провожая взглядом маршрутку, он заметил одинокую тень, скрывшуюся за этими цветными огонечками.

Снег равнодушно хрустел под ногами. Художник продолжал осматриваться в надежде найти еще какие-нибудь указатели, куда держать путь. Не помня точного маршрута, он мог бы запросто позвонить в редакцию журнала, но сейчас мысленно укорял себя за свою нерасторопность, когда, пытаясь нагнать ту самую попутчицу, чей портрет он теперь хранил в своем блокноте, оступился и уронил мобильный…

Глаза быстро привыкали к темноте. Перед художником раскинулось темное пространство коридора. Вдали красным светом горел турникет. На стены проходной еле заметно падали отблески новогодней иллюминации, красующейся за порогом у самого входа. Механический доводчик почти бесшумно затворил дверь за спиной художника, решившего на мгновение, что, должно быть, он опоздал и в здании уже никто не работает. Но едва наш герой сделал шаг вперед, как тут же сработал датчик, зажигая ближайшую лампу на потолке. А затем – следующую, затем еще одну. И еще. И вот уже пространство проходной обильно залил свет, когда, приблизившись к турникету, художник обратил внимание на маленькое окошечко, откуда на него выжидательно глядел охранник.

– Добрый вечер!

– Добрый! – тут же отозвались из окошка. В тусклом свете настольной лампы лицо охранника казалось строже, чем тон, с которым он ответил на приветствие.

Художник наклонился к самому окошку, протягивая паспорт в потертой обложке:

– Прошу прощения, я, наверное, опоздал… Я спешу в…

Охранник коротко кивнул, указывая на вход. Турникет засветился зеленым.

– Проходите.

Бросая полное признательности «спасибо» в окошко, художник заметил, как охранник, дежурно кивнув, с шумом перелистнул страницу книги, от чтения которой, как рассудил наш герой, тому вынужденно пришлось отвлечься.

Выйдя во внутренний двор, он посмотрел наверх, туда, где на верхнем этаже одного из корпусов в окнах горел свет. Покачав головой, художник подумал, что там, в поезде, его случайный визави все же был не прав, когда говорил о читателях. Не прав. Потому что есть этот охранник. И есть та девушка, чей портрет навсегда останется в его блокноте…

С этой мыслью он направился к крыльцу искомого здания.

Лифт не работал. Минуя этаж за этажом по лестнице, идущей вокруг лифтовой шахты, художник надеялся расслышать хоть что-то успокаивающее в этой тишине. Щелчки датчиков, зажигающих свет, да гудение отопления – вот все, что доносилось до его слуха, отчего волнение в груди возрастало. А вдруг он опоздал? А вдруг ему нашли замену? Поднимаясь все выше и выше, заглядывая в узкие стекла окон, где открывался вид на далекую иллюминацию города, художник робко признавался себе в том, что если бы он не упустил ту попутчицу, то вряд ли бы столь сильно переживал об упущенной работе.

– Литература от этого только выиграла бы, не так ли? – ухмыльнулся он, достигнув заветной двери верхнего этажа. – Лучше быть благодарным читателем, чем неблагодарным тружеником литературы. Ах, если бы. Ах. Если бы…

Переведя дыхание, он потянул ручку и оказался в узком коридоре с невысоким потолком. Из единственной открытой неподалеку двери призывно лился мягкий свет, падая на пол и стену, попадая на потолочные плиты.

– Вот он, портал в светлое будущее, – негромко промолвил художник, любуясь этой игрой света и тени. Почуяв легкий запах краски, он радостно укорил шаг, но, оказавшись на пороге, замер.

– Здравствуйте, – робко начал художник, поняв, что ошибся дверью. – Простите, пожалуйста. Не подскажете, как я могу пройти в редакцию?

– Здравствуйте, молодой человек! – отозвался седовласый мужчина, вытирая руки о фартук. – Редакция рядом, только она давно уже закрылась. Еще часа два назад. Обычно они редко так рано уходят, но сегодня…

– О-ох!

– Что с вами? Вам плохо? Проходите скорее! Садитесь на стул… Вот… Да, вот так, лучше боком. Не бойтесь, он чистый. Краска давно высохла… Может, вам воды?

– Спасибо… – глухо отозвался художник, чуть не плача, и подпер ладонью щеку, облокотившись локтем на спинку стула. – Господи… Как я мог так опоздать?

– Ну, на все, как известно, божья воля, – мягко улыбнулся мужчина, протягивая стакан. – Вряд ли все настолько печально, как кажется вам.

– Понимаете… Я спешил, – сделав несколько глотков, грустно признался художник. – Я должен был устроиться к ним на работу. А мой мобильный… разбился. Представляете! Разбился прямо на перроне. И я, конечно же, не смог позвонить…

– Но зато вы нашли нужное место! – мягко улыбнулся мужчина, прислонившись к столу и скрестив руки на груди. – В конце концов не успели сегодня, значит, успеете завтра.

– Э-эх, в том-то и дело, что не успею. Сегодня был крайний срок…

– Вот так да-а, – мужчина удивленно поднял брови. – А по образованию вы кто?

– Я-то? Я художник, – невесело улыбаясь, ответил наш герой. – В редакцию требовался иллюстратор. Но теперь уже вряд ли требуется…

Мужчина замолчал. Подойдя к одному из столов, он перекрестился, взял одну из икон, лежавших на столешнице, и будто бы задумался.

Наконец художник огляделся, окончательно осознавая, где находится. В иконописной мастерской на него отовсюду смотрело множество ликов. Только теперь первоначальное расстройство, охватившее его с приходом сюда, стало улетучиваться. Он с неподдельным интересом разглядывал образа, удивляясь и невольно восхищаясь тонкой работе мастера, узнавая ни с чем не сравнимый византийский стиль. Многие иконы были выполнены в виде так называемых арок, их покрывала тонкая паутинка трещинок, а нимбы казались столь легкими, будто бы не были написаны кистью, а являлись самым настоящим свечением…

– Как тебя зовут? – наконец спросил иконописец, обратившись к художнику.

– Матвей, – оторвавшись от раздумий, ответил тот, слегка улыбнувшись.

– Вот что, Матвей, есть у меня к тебе предложение. Мне давно помощник требуется здесь. А раз ты сюда попал в поисках работы, то, значит, не просто так оно вышло. Согласен?

– Пожалуй, – мягко ответил художник. – Признаться, никогда бы не подумал, что мне предложат работать иконописцем или что-то вроде того.

– Ну, ничего, – одобрительно кивнул мастер. – Мы тебя подучим.

– Мы? – опешил художник.

– Мы, мы, – улыбнулся иконописец, вытирая руки о фартук. – Поначалу я, пока работы особо нет. Меня, кстати, Сергеем Геннадьевичем зовут. А когда не смогу я, помощница моя – Евгения. Дочка, где ты там? Выходи знакомиться.

Послышались осторожные шаги. Из соседней комнаты показалась девушка точно в таком же фартуке, из-за чего художник не сразу узнал ее.

– Добрый вечер! – отозвалась девушка и заулыбалась, узнав своего попутчика.

– Воистину добрый! – воскликнул наш художник, вскакивая со стула, сам не веря такому счастью. – Воистину!

– Ага, стало быть, вы знакомы. Вот так да! Ну так как, Матвей? Берешься за работу? – наигранно сурово вопрошал отец девушки.

– Берусь, Сергей Геннадьевич! – принимая из рук мастера фартук, радовался художник. – Прямо сейчас же и берусь!