По субботам я – мужчина

Мы с академиком ходим на вечера тибетского шансона.  Фото Андрея Щербака-Жукова

Одна вредная училка запрещала мне плевать в урны.

Я не послушался и довел это искусство до совершенства.

Меня сразу заметили и дали Нобелевскую премию.

Деньги я отдал маме.

Один толстый писатель говорил мне: «Рассказы – это не твое».

Я не послушался и стал мастером короткой прозы.

Меня сразу заметили и дали Нобелевку по литературе.

Деньги я пропил с друзьями.

Одна жеманная старушенция говорила мне: «Лучше не пишите стихов».

Я не послушался и написал гениальную поэму.

Разумеется, мне дали Нобелевку за поэзию.

На вырученные деньги я оборудовал под хозблоком подвал для пыток.

И когда ко мне пришел чопорный академик со словами: «Даже и не думайте лезть в квантовую физику!» – я оглушил его ударом носка, набитого песком, и потом в подвале три месяца пытал его тибетским шансоном. В конце третьего месяца академик признался, что его подослал ко мне Нобелевский комитет. Оказалось, что с самого начала это был заговор. И проза у меня отстой и поэзия – не очень, а вот плююсь я и правда классно, но кто про это помнит?

С академиком мы в итоге подружились и вместе ходим на вечера тибетского шансона.

А вот квантовая физика у меня как-то не пошла.

Холодный звонок

Супруга в душе, не может подойти к телефону. Система пишет: «Подозрение на спам». Беру трубку.

– Алло?

Приятный женский голос на том конце:

– Анна Борисовна?

– Да.

Пауза.

– Анна Борисовна?

– Да, я слушаю.

– У вас голос... мужской.

– Была трудная неделя.

– Это шутка, да?

– Какие уж тут шутки – 15 объектов в работе и экспертиза.

– Но у меня записано, что вы... женщина.

– По субботам я – мужчина. И, кстати, зовите меня Николай Валерьевич.

Длинная пауза.

Приятный женский голос жизнерадостно:

– Добрый день, Николай Валерьевич, вы уже являетесь клиентом нашей компании?..

Рубиновый рыцарь

В 90-е годы в Москве встречи с фантастами проходили в книжном магазине «Стожары» на Тульской. Сперва читатели авторам вопросы задавали, а потом была неформальная часть с напитками и закуской. На одной из таких «афтепати» у меня в пакет с книгами пролился портвейн. Ничего страшного, разве что слегка запачкалася второй том трилогии «Эления» мастера героической фэнтези Дэвида Эддингса. Книга называлась «Рубиновый рыцарь». Через пару-тройку лет я работал мастером на стройке жилого дома в городе Железнодорожном. Как-то раз мы отмечали юбилей бригадира, и все очень устали. Вечером я сел на станции Железнодорожная в электричку, чтобы ехать домой в Москву, и крепко уснул. Электричка была та самая, легендарная Москва–Петушки, и ходила челноком без перерыва до самой ночи. В итоге я съездил до Петушков и обратно раза три, пока в Москве меня не разбудил и не высадил сонного на перрон дежурный милиционер. Когда я пришел в себя, то понял, что не хватает пакета с тем самым вторым томом Дэвида Эддингса, который я как раз взялся перечитывать. Денег у меня с собой не было, и воришка, как видно от безысходности, решил взять хоть какой-то трофей. Невелика потеря, а все же как-то глупо. Начало и конец трилогии есть, а середины – нет.

Прошли выходные, и я снова поехал в Железнодорожный. Каково же было мое изумление, когда в станционной лавке подержанных книг я увидел своего «Рубинового рыцаря». Цена за книгу была настолько низкой, что мне даже стало немного обидно за Дэвида Эддингса.

– А почему так мало стоит? – поинтересовался я у тучной продавщицы, когда расплатился за свою пропажу.

– Назад не принимается! – сурово сказала продавщица.

– Да я не про то... Просто, интересно...

– А вот внимательно надо вещи смотреть, когда берешь! – наставительно сказала продавщица. – Ты книгу-то открой. Видишь? Страницы кровью заляпаны!

Про космос и черешню

Когда-то очень давно, году эдак в 86-м, мы с мамой сидели на крыльце дачного дома в Расторгуево и ели черешню. Черешня была крупная и сладкая. Я клал упругие ягоды в рот, а надо мной на посадку заходили пассажирские лайнеры. Стемнело, и ягод было уже не разглядеть, но я знал, что они блестящие и темно-бордовые. Эта туго натянутая красноватая темнота отчего-то ассоциировалась у меня с космосом. И я представлял себе, что надо мной с гулом идут не воздушные корабли, а самые настоящие звездолеты. Сверкая зелеными и красными огнями обманчиво медленно плыли они к неведомым космодромам. И скрипучее дачное крыльцо вдруг начинало походить на капитанский мостик. Ощущение порога, за которым ждет неведомое, наполнило душный летний вечер странной сладкой тоской. И у этого ощущения был вкус черешни.