Записки научного скитальца – 2

С Эдвардом Чао в Вашингтоне.

Окончание. Первая статья опубликована 9 февраля 2022 года

В 1976 году я получил приглашение на конференцию по жидким металлам в Англии. Я уже получал в свое время приглашение на такую же конференцию в Японии, но не смог поехать по причине большой занятости. Да, никакой оплаты вместе с этим приглашением не предлагалось, а поехать было нужно, поскольку много работал в этой области.

С дамой – в Бристоль

Посоветовался с инспектором, которая оформляла мою поездку в США. Она сказала: «Напиши просьбу о включении в план поездки за счет принимающей стороны, запроси англичан, а там посмотрим». Ну, в итоге англичане денег не дали, а план надо выполнять, и я поехал в Бристоль вместе с некоторой дамой из Президиума Академии наук, может быть, поэтому и пустили. (Кстати, вплоть до учреждения РФФИ – Российского фонда фундаментальных исследований, было нормой просить устроителей конференций об оплате проживания, и часто, но не всегда, такие деньги находились. Боюсь, что после разрушения РФФИ ученым России придется снова перейти на этот метод или ездить за свой счет. И еще: в советское время уж дорогу (авиабилеты) Академия наук всегда оплачивала.)

Конференция прошла, сделал доклад (на сей раз осмелился по-английски), встретился с уже известным мне Майком Клайном, теоретиком, работавшим в это время в Канаде. (В 1979 году я провел месяц в Канаде по приглашению Майка в рамках программы обмена.)

Остаток 1976 года провел, по вечерам изучая английский и переписываясь с коллегами из США. Получил около 10 приглашений посетить университетские, правительственные и фирменные лаборатории. Собрал все в кучу и подал документы в нашу институтскую иностранную комиссию, которая перенаправила все это в АН. В итоге мне утвердили трехмесячную командировку в США в рамках обмена между АН СССР и Национальной АН США. Но были нюансы.

В Управлении внешних сношений АН главную роль играли представители известных ведомств. К выезжающим на длительный срок прикрепляли куратора. Соответствующего дяденьку дали и мне. Проблема была в том, что мало кто из ученых мог сообщить после поездки что-либо действительно важное для этих ведомств, а кураторы не очень-то знали, о чем спрашивать ученых. В итоге все негласно сошлись на том, что ученые привозили несколько десятков толстых препринтов статей, и все были довольны.

В гости к «злому Картеру»

Итак, в начале мая рейсом «Аэрофлота» на Ил-62 с посадкой в Гандере (Ньюфаундленд, Канада) я отправился в Вашингтон. При посадке в Гандере пассажиров высаживали и сопровождали в зал прилетов по довольно узкой лестнице, в ее начале по правую руку находилась дверца, которая, как говорят, была предназначена для тех, кто хотел покинуть родину без разрешения. Любопытно, что мой четырехлетний сын не хотел меня пускать в Америку, крича, что там «злой Картер». Вот вам и проявление силы советской пропаганды.

В Вашингтоне я был принят в Национальной академии наук, увиделся с Эдвардом Чао, первооткрывателем минерала стишовита, посетил геофизическую лабораторию: Френсис Бойд, Питер Белл, Дэйв Мао, Алвен Ван Валкенбург.

Любопытная деталь. В последний день в Вашингтоне решил сфотографировать Белый дом и здание Конгресса. Взял свой «Зенит», иду по направлению к Белому дому. Вдруг останавливается машина, выскакивает какой-то дядя, говорит: «Какая интересная у вас камера». Я ему с гордостью все показываю, рассказываю и иду дальше. Через полквартала опять тормозит машина, на сей раз из машины выскакивает дама с теми же словами. Я немного опешил. Думаю: что такого в этой камере? Дама говорит, что она профессионал, поэтому обратила внимание. Я про себя думаю: в какой она профессии профессионал? Разговорились.

Она сказала, что была speech writer в администрации Картера, сейчас без работы. Приглашает на обед к себе домой. Я говорю, не могу, у меня назначена встреча с моим коллегой. «Ну, тогда я заеду за вами и отвезу на desert», – говорит она. Согласился, хотя мой коллега протестовал. Посетил даму, там – муж, ребенок. Поболтали, что-то выпили, ничего страшного не случилось. Хотя что это было, трудно сказать.

Из Вашингтона еду в Ньюарк (Делавер) в лабораторию Била Даниэлса. Далее, еще севернее – Гарвардский университет и Массачусетский технологический институт (Бил Пол, группа Френсиса Берча). Потом Скенектеди (штат Нью-Йорк), лаборатория General Electric (Френсис Банди, Герберт Стронг, Роберт Венторф – члены команды, впервые в мире создавшей искусственные алмазы и кубический нитрид бора).

Причина, заставившая General Electric заниматься выращиванием алмазов, банальна. Дело в том, что производство электрических лампочек, чем занимается одно из подразделений General Electric, включает в себя изготовление вольфрамовых спиралей, нити для которых вытягиваются с помощью алмазных фильер. Природные алмазы хороши, но дороги.

Дальше – Итака, Корнельский университет, где Артур Руофф и Нил Ашкрофт недавно проявили готовность получить металлический водород при условии достаточного финансирования. Заметим, что металлический водород не получен до сих пор.

Затем – Средний Запад. Чикаго и Аргоннская лаборатория: Джим Джемисон, Джим Иегерсон, Рой Кроуфорд… Шведский визитер Скольд, работающий на нейтронном источнике, мечтает, что скоро в Ленинграде будет запущен мощный нейтронный источник, реактор ПИК, и тогда не нужно будет ездить так далеко в Америку. Это был 1977 год, а реактор ПИК до сих пор не работает.

Русские ночи в Лос-Аламосе

Совсем уж неожиданно начальник службы безопасности Аргоннской лаборатории пригласил меня к себе домой на обед, там были и другие гости генеральского вида. Много лет спустя Джим Иегерсон рассказал мне, что после моего визита приезжали люди из спецслужб и пытались выяснить, что я знаю о смерти Л.Ф. Верещагина (умер в 1977 году), покойного директора Института высоких давлений, который также объявил о намерении заняться металлическим водородом.

Эти секретные люди полагали, что, возможно, смерть Верещагина наступила в результате взрыва полученной металлической фазы водорода. Спецслужбы США пристально следили за тем, что происходит в советской науке.

С Гарри Дрикамером в Иллинойском университете.

Затем с трудом вытащил из багажника свой чемодан, все-таки высота 2,5 тыс. м. На следующий день – моя лекция, знакомство с лабораторией низких температур, обед у Миллса, и отправляют в Албукерке: больше одной ночи в Лос-Аламосе русскому нельзя.

Далее – полет в Солт-Лэйк-Сити (Юта) и поездка на машине в Прово, в университет и частную лабораторию Траси Холла, человека, который впервые произвел синтетические алмазы с помощью изобретенного им аппарата «Белт». Однако фирма General Electric не сочла нужным вознаградить его достойным образом, и более того, когда он покинул фирму, ему запретили на правительственном уровне использовать изобретенный им аппарат. Он изобрел новый многопуансонный аппарат, который стали использовать во всем мире.

Холл показывал свои установки, похвастался, что недавно продал аппарат в Индию за 100 тыс. долл., но вынужден был купить у них станок за 15 тыс., что его вполне устроило. Обсудили проблему металлического водорода. Холл саркастически заметил, что никто не знает, как сделать металлический водород, Верещагин знал, но он умер.

Были также встречи в университете, но осложненные моей пагубной привычкой. Я был, что называется, chain smoker, а в то время в мормонском штате мало где можно было курить, тем более на территории университета. В результате мне нашли место где-то у котельной, куда я сбегал каждые 40 минут.

Вечером мой хозяин Лео Меррил (Leo Merrill) пригласил меня посмотреть только что вышедший на экран фильм «Звездные войны», которым засматривалась вся Америка. В общем, детский фильм, пиф-паф. Я спросил, что вы, мол, с ума-то сходите? Оказывается, американцев более всего поражает молодой возраст продюсера этого фильма. По этому поводу они же рассказывают следующий анекдот, по-видимому, универсального значения.

Маленький мальчик спрашивает у отца: «Папа, скажи, как это случилось, что мистер Джонс стал руководителем такой крупной фирмы, что ездит на кадиллаке с шофером, имеет свой самолет и отдыхает на Багамах, а ему всего лишь 22 года?» «Все очень просто, – говорит отец, – он слушался маму и папу, кушал кашу, хорошо учился в школе, помогал убирать дом, подстригал лужайку – и вот результат. Правда, он женился на дочери президента фирмы»…

Еще несколько переездов – Лос-Анджелес, Сан-Хосе, Ливермор. Ну и затем лечу в Боулдер, Колорадо, на очередную международную конференцию по высоким давлениям, где встречаюсь с советской делегацией. Делаю доклад. Обратно из Вашингтона летим все вместе, все на том же Ил-62, с посадкой в Гандере.

Смена кураторов

Вернувшись домой, я легкомысленно ушел в отпуск, вместо того чтобы явиться к моему куратору с килограммами препринтов. Я написал отчет, но препринтов было мало, отчасти из-за того, что таскать их три месяца за собой было малоприятным делом. В общем, куратор выразил недовольство, я в ответ сказал, что я ему не подотчетен и в командировку меня посылал академик-секретарь А.М. Прохоров. В итоге где-то на мне поставили жирный крест – и поездку в Канаду по приглашению Майка Клайна пришлось отменить. То есть меня опять сделали невыездным.

Тем не менее мне удалось на сей раз восстановиться в своем праве ездить за рубеж. Как мне это удалось – знаю, но не скажу. На самом деле я ничего не подписывал и ни в какие соглашения не вступал.

Приглашение в Канаду было реанимировано, однако мне дали нового куратора, которому очень хотелось получить образец оптоволокна. В общем, весной 1979 года отправился в Канаду, с собой везу стульчик с хохломской росписью для знакомых академика Александра Шальникова, который недавно был в Канаде, получив разрешение навестить свою дочь.

Марк, Элизабет, Сергей, Ольга и их дети во дворе дома на улице Ферсмана. Москва, 1980.  Фото из архива автора

Далее – Галифакс, Гвелф и Торонто, где знакомился с экспериментальными работами. Королевская конная полиция (канадский аналог ФБР) тоже не дремала. В Оттаве мы несколько раз ездили в лавку при советском посольстве для покупки американских сигарет и французского коньяка. Как мне рассказали впоследствии, к Бренде, жене Майка, явились эти господа с вопросом о том, что она делала около советского посольства. Она, собственно, ничего не делала, просто Майк брал ее машину.

Вернувшись в Москву, я сразу же попал на первую (она же оказалась и последней) верещагинскую конференцию по высоким давлениям, которая проходила в Институте физических проблем. Мой куратор не выдержал и приехал туда в надежде получить этот кусок оптоволокна. Но, увы, я был вынужден его разочаровать. Взять его мне было негде, в магазине это не продавалось, в лабораториях волокна также не видел. В этом же году поехали на очередную конференцию AIRAPT в Ле-Крезо во Францию.

Так что на этот раз крест на мне не поставили.

Марк в гостях в СССР

Совершенно другая ситуация возникает, когда вы принимаете визитера из капстраны на долгий срок. В конце 1980 года возникла новая коллизия. Мне написал письмо сотрудник Ливерморской лаборатории – назовем его Марк – с вопросом о возможности визита в мою лабораторию Института кристаллографии на срок около шести месяцев. Я ответил, что институт сам по себе принять его не может, но существует программа обмена между соответствующими академиями наук, и если он попадет в эту программу, то я возражать не буду.

Марк оформил все бумаги, прошел интервью с нобелевским лауреатом Чарлзом Таунсом, и американская сторона представила его кандидатуру как участника обмена. Из присланных материалов мы узнали, что он хочет ехать с тремя детьми на пять месяцев, что он был военнообязанным и призывался в армию после того, как получил PhD. Однако службу проходил в военной академии «Вест Пойнт», преподавал физику.

Первоначально это обстоятельство служило некоторым камнем преткновения, но затем, когда поняли, что он всего лишь учил физике курсантов, все успокоились. Другой вопрос возник в связи с тем, что путь из моей лаборатории в туалет лежал по коридору, вдоль которого располагались комнаты, якобы предназначенные для «закрытых» работ. При обсуждении этого вопроса я обещал купить Марку горшок, что частично удовлетворило бдительных персон.

Как-то мы спросили у Марка, почему он выбрал несколько странный срок визита (пять месяцев), и получили очень интересный ответ. Марк с женой при планировании поездки изучили соответствующие отчеты и аналитические данные по пребыванию американцев в СССР и обнаружили, что частота разводов семейных пар, проживших в СССР шесть месяцев и более, существенно превышала статистическое среднее значение. Вывод был такой: при проживании в стесненных условиях советских квартир американцы, привыкшие к иному образу жизни, испытывают постоянный стресс, ежеминутно общаясь друг с другом, отсюда и развод. Ну а поскольку Марк не хотел разводиться, то и был выбран этот предельный срок визита.

Дальнейшее прошло достаточно гладко. Где-то в апреле мы встретили Марка с семьей в Шереметьеве и отвезли на улицу Губкина, где для них была приготовлена двухкомнатная квартира. Впрочем, обещали потом трехкомнатную – после отъезда японского ученого. Я жил рядом, на улице Ферсмана, и часто сопровождал его на работу и обратно для вящего спокойствия определенных служб.

Некоторая кульминация проблем со спецслужбами случилась накануне открытия Олимпийских игр в Москве.

Как я уже говорил, Марка с семьей поселили в двухкомнатной квартире, но обещали трехкомнатную после выезда японца. Японец давно выехал, но квартиру не давали. Марк теребит меня, я тереблю инспектора, а инспектор спрашивает главного по приему иностранцев в АН (полковник госбезопасности). Тот говорит, что нужно подождать. Наконец после моего очередного звонка инспектор сообщил, что ордер на вселение подписан.

Мы быстро переселили Марка. Но на следующее утро звонит полковник и чуть ли не матом орет: «Какое вы имели право переселить иностранца без разрешения?» Я, конечно, пытаюсь объяснить, что ордер же был подписан им, – слушать не хочет. Очевидно, что он подписал ордер, подготовленный инспектором, не глядя, а когда ему накрутили хвост, свалил все на меня. Это был еще один минус в моем досье. И еще как-то, будучи в первом отделе, я назвал нашего куратора участковым, что его оскорбило до крайности. Кто донес – не знаю.

В общем, я набрал достаточное количество минусов и удивился, что меня выпустили в ФРГ после отъезда Марка. Все было хорошо, за исключением того, что на обратном пути пропал мой чемодан, который чудодейственным образом появился на следующее утро, хотя очередного рейса из Франкфурта еще не было.

В чемодане ничего такого не было, разве что свежая книга: Graham Greene «The human factor», которая не очень хорошо характеризует все спецслужбы. Вряд ли они ее успели прочитать. Забавно, что где-то ее все-таки прочитали, поскольку она появилась в дальнейшем в русском переводе со слегка смещенными акцентами.

После этой поездки меня не пускали на Запад около 10 лет. Более того, мне фактически запрещали встречаться с западными учеными даже в Москве, ссылаясь на мою так называемую осведомленность. Любопытно, что моя осведомленность не помешала моей встрече с американским ученым Хью ДеВиттом, приехавшим на Конгресс борцов за мир, организованный по инициативе Горбачева и уже освобожденного Сахарова. Хью привезли ко мне в институт специальные люди на специальных машинах. Вечером я его принимал у себя дома, и уже никто не препятствовал.

Потом наступила перестройка, и случилось общее смягчение режима, но еще в 1989 году главный ученый секретарь АН СССР долго меня уговаривал не брать с собой жену и детей, когда я выезжал в США по приглашению Калтеха (CalTech, California Institute of Technology): «Зачем вам там жена? А детям надо в школу ходить» и т.д. По-видимому, это была одна из первых поездок на Запад ученого из Академии наук со всей семьей. Все это было очень необычно и вызывало опасение: а вдруг останется? Сейчас пока этих вопросов не возникает. Что же касается всего остального, то поживем – увидим.

Сейчас, во время пандемии и ввиду практического прекращения деятельности консульств США в России, ситуация является экстраординарной. Но ранее были многомесячные задержки выдачи виз, невозможность посещения правительственных лабораторий и пр.

Вспоминаю, что в 1990-е годы ситуация была совсем другой. Америка с большой готовностью принимала российских ученых. Получение визы занимало от силы неделю. Молодые ребята-биологи пачками ездили в США по приглашению National Institute of Health. Я многократно путешествовал в Лос-Аламос. В State Department существовал так называемый Russian Desk, куда можно было позвонить в случае визовых проблем.

Постепенно ситуация ухудшалась и достигла минимума в настоящий момент. Причин здесь несколько, одна из них – потеря интереса к российской науке, которая вследствие хронического недофинансирования в целом не является конкурентоспособной.