Когда молчит кукушка

У книг Неи Зоркой счастливая судьба. Фото из архива Марии Зоркой

У книг Неи Зоркой счастливая судьба – они востребованны, переизданы по нескольку раз, переведены на всевозможные языки. В начале года появился  альбомного формата том – «История отечественного кино. XX век». Он готовился к печати еще при жизни автора, но что-то тогда не сложилось. Нынешнее издание появилось благодаря дочери Неи Марковны, Марии Зоркой. За что последняя  недавно награждена дипломом Гильдии киноведов и кинокритиков.

Те, кто следит за новинками кинолитературы, помнят: в 2005-м вышла «История советского кино» Неи Зоркой – с интересно интерпретированным кадром из «Иванова детства» на обложке. Нынешняя «История» – не версия, не «ремейк». Прежде всего, как следует из названия, она посвящена отечественному кино, то есть повествование сосредоточено на раннем русском и советском российском кинематографе, в подробных заходах на территории национальных киношкол бескрайнего СССР автор себе отказывает. Не потому что не знает их (Зоркая 40 лет преподавала на Высших курсах сценаристов и режиссеров и будущих классиков национальных кинематографий знала еще студентами, потом была желанной гостьей на республиканских студиях, фестивалях). Просто здесь другой ракурс. «История отечественного кино» – еще и история отношений культуры с идеологией. Тут Зоркой важно отследить, как раннее советское кино было мобилизовано и призвано, как потом оказалось, что революция в искусстве и революция в жизни – совсем разные вещи. Как заледенел ручеек творчества в советском кино сталинской эры, а потом оттаял в оттепель, побежал, зазвенел – до поры. Началась затяжная эпоха иносказаний, метафор и подтекста, натренировавшая цензоров до того, что они находили крамолу даже там, где авторы ее и не подразумевали…

Обманется тот, кто бегло перелистает книгу Зоркой и решит, что это учебник. На самом деле это рассказ, полный парадоксальных и порой беспощадных заключений по таким важным вопросам, как психология творческой личности в определенном историческом контексте, подмена христианских и общегуманистических ценностей новыми, революционными. Поразительна степень независимости мышления, способности подняться над теми процессами, в которые сама Нея Зоркая в силу возраста была вовлечена. «Видимо, страх, въевшись в поры советской интеллигенции уже в 1920-х и не миновав Ромма, породил явление, близкое к тому, которое ныне названо двоемыслием», – рассуждает она, конечно, имея в виду не только поколение Михаила Ромма, но и свое. И даже последующее: «Андрей Арсеньевич Тарковский родился в 1932 году в Москве. По своим политическим ориентациям он принадлежал к той немалой части советской интеллигенции, которую вверху называли «окопавшимися»: все понимают, но помалкивают, потому что борьба с всемогущим режимом нелепа». И все-таки, размышляя о кинематографе и кинематографистах эпохи застоя, Зоркая цитирует Герцена (его определение, данное 1830-м годам): это время «наружного рабства и внутреннего раскрепощения».

Нея Зоркая. История отечественного кино. ХХ век. – М.: Белый город, 2014. – 512 с.

Еще один феномен советского искусства высвечивает Зоркая – «обезбоженную религиозность». «Несомненно, что революционные подвижники советского экрана служили своего рода «заместителями» православных святых, – утверждает автор. – Их жизни, по сути, жития». Это об экранных фанатиках революционной идеи, таких как «красный санитар», персонаж Михаила Глузского из картины «В огне брода нет», эсерка Мария Спиридонова в исполнении Аллы Демидовой («Шестое июля» Юлия Карасика). А «Застава Ильича» Марлена Хуциева, ключевой фильм 60-х, по мысли Зоркой, – «недвусмысленно ясная религия ленинизма».

Предпоследняя глава «Истории» называется «Блеск и нищета демократии. Дни постсоветского кино». Прекрасно описано то время, когда эйфория от возможности скинуть цензурный гнет сменялась отчаянием – денег на кино в одночасье не стало… «Свою аудиторию кинематографисты абсолютно не знали, – замечает автор, – а социологию презирали и считали служанкой злодеев-прокатчиков». Тут повествование перекликается с описанием первых лет жизни российского кино, когда непонятно было, что такое синематограф: балаган или искусство. Зоркая – всемирно известный специалист прежде всего по раннему русскому кинематографу, она «вытащила из тьмы» имена и биографии дореволюционных кинодеятелей. Период становления отечественного кино описан в нынешней «Истории» живо, как авантюрный роман, в котором есть благородные герои – Александр Ханжонков, Евгений Бауэр, Вера Холодная, Иван Мозжухин, а есть ловкачи.

Неи Зоркой не стало в 2006-м, а вопрос, которым она заканчивает книгу, открыт. «Кукушка, наступит ли в XXI веке расцвет российского кино?» – обращается автор к птице-прорицательнице, чьим именем назван  фильм Александра Рогожкина. Сегодня кукушка ничего обнадеживающего не прокуковала бы… Пока дела не очень хороши, стоит внимательно читать Зоркую. В ее оценках прошлого много прямых обращений к настоящему (книга написана лет 10–11 назад – за эти годы в кино вернулись многие атрибуты советской жизни). Так что во многом это предостережение.