Валерия Пустовая
Сергей Чупринин в думах о том, «что такое настоящая литература». Фото Натальи Логиновой/PhotoXPress.ru
Тот, кому главный редактор «Знамени», критик и портретист критиков, председатель жюри «Русской премии» и координатор премии «Поэт» Сергей Иванович Чупринин известен прежде всего как автор популярных словарей, охватывающих едва ли не все понятия и имена текущего литпроцесса, – может и новую его книгу раскрыть на обширном справочном разделе. Удивляясь, почему это понятия и имена в нем даны вперемешку и в обход алфавитного порядка. И почему словарь в этот раз приторочен к чему-то прямо противоположному – невыстроенному, прихотливому, начинающемуся невзначай и брошенному на полуслове.
«Вот жизнь моя. Фейсбучный роман» создавался на глазах читателей – френдов Сергея Чупринина, с увлечением осваивавшего новые возможности высказывания в соцсети и как-то раз сознавшемуся в удовольствии от многочисленных лайков, поставленных под его фоточкой в «знаменской» футболке. Впрочем, о серьезном влиянии блога на стиль критика говорить не приходится – кажется, Facebook позволил разве что отточить манеру, взятую на вооружение задолго до регистрации аккаунта. Сам Чупринин называет ее критикой «амбивалентной». Двуединство серьезной, ответственной мысли и иронии, направленной и на предмет размышления, и на саму мыслящую личность, – отличительная черта критика, рисующегося в глазах читателя одновременно авторитетным и свойским. Сетевая эра обогатила ироническую манеру Чупринина фейсбучной краткостью и поворотливостью, так что и последние по времени его статьи о коллегах-критиках, вошедшие в презентованную этой весной книгу «Критика – это критики. Версия 2.0», не стыдно заверстать в блог.
Фейсбучный тон литературных заметок – ключ не только к новой книге Чупринина, но и к новой литературной ситуации. «Фейсбучный роман» актуален именно потому, что и способ повествования в нем, и то, о чем рассказывается, очень точно выражает теперешнее самосознание литературы, принужденной не слишком-то настаивать на себе, если желает быть принятой в современное общество. В связи с подзаголовком «Фейсбучный роман» вспоминаются образцовые названия книг критиков: такие как «Комментарии» Аллы Латыниной, «Только текст» Марии Ремизовой. Сдвиг формата в случае Чупринина в том и состоит, что его «роман» – обо всем, «кроме текста». И комментирует он не прочитанное, а прожитое – личный опыт, скопленный в отрыве от профессионального чтения.
Фейсбучный тон – новый хороший тон литературы, сделавшей самоиронию орудием пиара. Момент истины в «романе» – история о том, как на волне интереса к России в 90-е Сергей Чупринин с Александром Агеевым написали книгу «Русские» по заказу эмигранта в Копенгагене. И обнаружили, что публику-то интересуют не «аналитические процедуры» соавторов, а житейские истории – про то, к примеру, как «одна из редакционных сотрудниц с коммерческой жилкой уломала нас закупить партию апельсинов… и торговать уже в розницу».
Вот почему в книге, где временами все-таки прорывается профессиональная гордость, в сентенциях вроде «что такое настоящая литература» и «главное – оценка текста» – литература повернута к читателю куда более близкой ему гранью. «Роман» Чупринина – о жизни сквозь литературу, а значит, об опыте столь же обыденном и одновременно уникальном, как и всякий другой. Потому и вопросы литературы в книге критика – это «на ком женятся» «писатели в возрасте и в силе» и «с полной ли победой» выйдет герой от наметившегося спонсора возглавляемого им журнала.
Тогда и нам пора снять кавычки с определения «роман» и признать, что книга Сергея Чупринина выражает новый способ не только критического разговора, но и художественного повествования. Роман, собираемый из осколочных свидетельств жизни, сцепленных в своенравное, извивчатое течение при помощи случайных и личных, не всегда проявленных в тексте ассоциаций, имитирующих на бумаге вольность и обрывочность звучащей речи, роман-присутствие, эпическое прошлое в котором перебивается картинками из прямого эфира, утягивающими нас то в сцены пиршества советской литературной номенклатуры в богатых шубах, то на пляж, где герой играет с Соснорой в «Эрудит» под разговоры о сонетной технике, то в гриль-бар, наполненный воодушевленными спорами бьющихся за первые плоды свободы редакторов, то в собрание литераторов, опаздывающих на «Красную стрелу» вместе с только что отвыступавшим Евтушенко, так что и поесть не успели, и сосиски, наваренные в дорогу сердобольной буфетчицей, «прожигая целлофановые кульки у нас в руках, падают на мокрый питерский снег».
 |
| Сергей Чупринин.
Вот жизнь моя. Фейсбучный роман. – М.: РИПОЛ классик, 2015. – 560 с. (Лидеры мнений.) |
Роман Чупринина – зазеркалье его словарей, предельно личное описание литпроцесса, наконец проявляющее главную фигуру отсутствия справочных томов: «сухопарого», «в отца», мальчика, удивляющегося, как это его на шестом десятке разнесло «в нечто», «в точности соответствующее представлению о том, как должны выглядеть литературные начальники советского еще образца».
И самоирония этого раздавшегося и годами, и статусом мальчика к концу романа кажется уже не только ловким способом вовлечь читателя в разговор о том, что для автора составило главную задачу и доблесть жизни, но и возможностью защититься от боли за это главное, «рассыпающееся в пыль».
Эту боль причиняет время, сдвигающее представление о драгоценном и пыльном, меняющее волнение от первой публикации в культовом журнале: «успел при Твардовском!..» – на тревогу у парадного подъезда рухнувшего банка: «Сердце екнуло», – оставляющее в памяти лишь отблеск недоосознанного когда-то: «чем не счастье?».
Литературный разговор, позволяющий прочувствовать, как ироничный критик и властный редактор «волнуется, сам себе удивляясь», – наиболее свежее и располагающее к чтению направление современной критической мысли. А критик, синхронизирующий движение искусства и быстротекущей жизни, – перспективный культурный герой в отвыкающем от художественного слова обществе.
