Вадим Маркушин
"Равнение на меня!"
Фото www.flot2017.com
В конференц-зал штаба Черноморского военного округа Павел Васильевич Ухватов входил с неоднозначным выражением лица. Это была трудно предсказуемая смесь недоумения, озабоченности и тени какой-то гордости за причастность к факту, о котором он собирался сообщить подчиненным.
Хорошо понимая сенсационность информации, доведенной до него часом ранее в доверительном порядке, генерал-лейтенант не спешил с ее озвучиванием, дабы произвести как можно более сильное впечатление на собравшуюся в зале аудиторию. Войдя на трибуну, он буквально вонзил взгляд куда-то вправо и вниз, под отопительную батарею, выдержал основательную паузу, потом поднял голову, как бы очнувшись от размышлений, и, пробежав глазами по лицам присутствующих, спросил: «А где майор Бабай?»
Из зала кто-то осторожно ответил, что Геннадий развозит по квартирам офицеров управления картошку, закупленную им по дармовой цене в каком-то совхозе. Фраза повисла в напряженном воздухе, щека стоящего на трибуне начальника нервно дернулась, лицо слегка побагровело, светло-голубые, почти бесцветные, глаза округлились, и их хозяин тихо, почти про себя, протянул: «Так, понятно┘ На картошку более некого было послать. Зато отдел технических средств, как я вижу, в полном составе развалился в тепле и уюте».
Проговаривая эти слова, Ухватов перекинул взгляд с моложавых технарей на соседний сектор, туда, где предпочитал располагаться аналитический отдел Турунчука, и спросил: «Николай Тарасович, что у вас делается по курдскому вопросу?» Тот, кого спросили, поднялся и, подбирая слова, изложил диспозицию, из которой следовало, что кое-какая работа ведется, что майор Бабай как-то приносил тезисы своего аналитического обзора. Если точнее, года полтора тому. Однако ничего особо ценного в них замечено не было, поэтому ему было рекомендовано «копать глубже».
Начальник управления бесстрастно кивнул Турунчуку, чтобы тот сел. Потом, посмотрев на сидящих в первом ряду заместителей и криво усмехнувшись, прокомментировал только что прозвучавшее сообщение о якобы невысокой ценности сделанных майором Бабаем обобщений. Этот его краткий и едкий комментарий ошеломил публику, которая перестала дышать. Сказано было буквально следующее:
«Я не знаю, какими оценочными критериями пользуются в отделе товарища Турунчука, вообще в нашем управлении. С этим, наверное, придется хорошенько разобраться. В том числе по линии парткома. Каюсь, что и сам недосмотрел┘
Короче, друзья мои, докладываю вам, что в Басурмании миллионным тиражом издана небольшая брошюрка под названием «Курды и дисциплина». Автор – Геннадий Бабай. Говорят, всего двадцать страничек, крупный шрифт, иллюстрации, какие-то схемы. Понятное дело, на курдском языке. В местах концентрированного проживания курдов ее расхватали, как горячие пирожки. Нашим московским товарищам удалось заполучить один экземпляр при содействии турецкого посольства. Сейчас делается тщательный перевод на русский. Но даже первое знакомство с содержанием брошюры начальника Главного управления вызвало у него восторг. Вот так┘ Я и раньше считал, что в ближайшее время нашего ведущего специалиста по Среднему Востоку переведут в Москву. Ну а теперь вопрос, можно сказать, решен. От нас его, конечно, заберут».
В зале прошелестела завистливая волна. Довольный произведенным эффектом, Павел Васильевич сошел с трибуны, подошел к столам и уже в более демократичной форме принялся обсуждать сногсшибательную новость с офицерами. Те восприняли это встречное движение тела начальника как сигнал к неофициальному разговору и тоже, поднявшись с мест, стали группироваться вокруг него. Завязалась оживленная беседа. В такие минуты Ухватов добреет, называет всех по именам, позволяет высказываться наиболее авторитетным сотрудникам.
Кто-то спросил о деталях написанного Геннадием труда. И тогда в центре внимания оказался его непосредственный начальник – полковник Стаканов Борис Константинович, вроде как хорошо знакомый с «курдскими» идеями своего подчиненного. Однако ничего конкретного он сообщить не смог. В атмосфере всеобщего любопытства повисли лишь какие-то приблизительные сентенции и тягостная неловкость.
Паузу прервал Виктор Стародумов, известный своей основательностью в ходе разного рода разбирательств: «Так что, Геннадий вот так запросто взял и послал за границу свой опус?»
«Никуда Бабай ничего не посылал, это я точно знаю, – парировал Стаканов. – Он выступал на сборе офицеров запаса с лекцией на эту тему. В Крыму, в Феодосии. И его цветистую речь записали на пленку. Геннадий потом сам признался мне, что прямо перед его носом какой-то бородатый мужик установил диктофон. Ну а дальше – можно только предполагать. Наверное, каким-то образом доставили кассету в Басурманию. А уже с нее сделали печатный текст, перевод и т.д.».
«Во дают басурмане!» – воскликнул кто-то из офицеров. Раздались другие подобные всплески эмоций, сформировав в совокупности базарный гвалт. Почувствовав, что разговор обретает неуправляемый характер, Ухватов распорядился разойтись по рабочим местам. А сам тут же подозвал к себе второго зама полковника Рассказова и что-то ему тихо, но с выразительными жестами выговорил.
Позже выяснилось, что Павел Васильевич, вспомнив, как ему доложили о застольной трепотне Бабая в Тираспольской дивизии про строевую подготовку, теперь вдруг решил по-иному вникнуть в эту тему. Генералу показалось, что в пьяной болтовне талантливого офицера фантастическим образом рождаются спасительные для Отечества мысли. Да, да, подогревал он в себе это прозрение, русский народ благоговеет перед строгим порядком, ему требуется постоянная физическая нагрузка для внутреннего освобождения от скверных побуждений. Строевые занятия в масштабе страны, в вечернее время, вместо пагубного просиживания у телевизоров, взамен праздных разговоров на кухнях – это и есть спасение от умственного застоя и морального растления. Подтянутый, с хорошей осанкой и выправкой гражданин – не он ли воплощение заветов отцов нации?
Короче, было решено, что на следующий день Анатолий Иванович Рассказов пригласит Геннадия на откровенный разговор. Так и сделали. Дело закрутилось. В считанные дни, основываясь на «мыслях вслух» во время проведенной беседы, составили небольшой трактат, придав ему «научное звучание», и отправили нарочным в Москву.
В столице мнения о доставленном южанами трактате разошлись. Большинству управленцев он импонировал. Тем не менее с некоторой опаской документ положили под сукно. Но через какое-то время к нему было решено вернуться. Как раз приближались события августа 1991 года. Мужики из будущей Государственной комиссии по чрезвычайному положению (ГКЧП), узрев в предложениях южан рациональное зерно, распорядились подготовить основательный проект, в котором определили общую идеологию тотальной строевой подготовки. А также технологию строительства типичного строевого плаца для среднего провинциального города. В обеих столицах, как представлялось, в строевые плацы должны были быть превращены все самые крупные городские площади. Кроме Красной и Дворцовой. Предназначение последних – ежеквартальные военные парады и всесоюзные смотры лучших строевиков страны.
События, между тем, стали разворачиваться в неблагоприятном направлении. Разгул демократии обрел такие децибелы и такую всеобщую легкомысленность, что идею Бабая о «строевой революции» выбросили на помойку социализма. И это было упущение очередного исторического шанса, еще одна украденная революция.
Впрочем, не все потеряно, до сих пор считает заматеревший в праведных трудах на дачном огороде отставной полковник Бабай. Опрокинув чарку-другую за обеденным столом и блеснув слезой истины, он декламирует услышанную в каком-то кинофильме фразу: «Будь актеры поумней, они не кривлялись бы на сцене, а ходили бы строем».
Поумнеют ли россияне? Сокрушат ли во гневе телевизионную свистопляску с опостылевшими «звездами», которая разрушает их мозг и душу? Да, это время обязательно придет, убежден Геннадий Валентинович. И тогда в столице и в губернских центрах будут воздвигнуты гранитные монументы ротному командиру капитану Марафетову. На постаментах будет выбита его знаменитая фраза, которую он непременно произносил на первом строевом занятии с новобранцами. Делал он это великолепно поставленным, пронзительным баритоном: «Строевая – это балет. Из вас, хромых и горбатых, я буду делать балерин!»
