Сквозь трепет фантазий

Так жасмин благоухает… Станислав Жуковский. Лунная ночь. Жасмин и пионы. 1929.  Национальный музей, Краков

На Бродвее у горьких пьяниц,

В обмен на помятый доллар,

Я купила альбом Джотто.

(А для них и доллар был важен.)

На обложке – слегка потертый,

Штамп какой-то

библиотеки.

Белый стол раскладной

растянулся,

И на нем вперемешку лежали

Бездна книг и всяких

альбомов.

– Почему так много у вас

Прекрасных книг по искусству?..

– Потому что мы любим его, –

Мне пьяница сразу ответил...

И его увлажненный взгляд

С какой-то чуть странной

улыбкой

Засветился подлунным

светом.

И подумала я:

– Ведь Джотто тоже

подлунный…

И теперь мой подлунный

Джотто

Стоит на полу в пакете,

Отбывая четырнадцать

дней

Ковидного карантина.

* * *

Прибитая дождем стрекоза.

Недавняя ночная гроза.

Мне жаль сиреневое серебро,

Паря, кренившееся на ребро.

Мелькала в воздухе у воды.

И растворились ее следы.

Уже не там, где озер леса.

А на асфальте у колеса.

Распластанный градинами

полет.

Серебряный маленький

самолет.

Как тот, что гибельным

взрывом сбит,

В смертельном сне – все

летит... летит...

* * *

Моя и твоя и беда, и вина,

Звезда над Москвой никому

не нужна.

И чтобы озябшую душу излить,

Шкляревскому некому в ночь

позвонить.

Но строки прошиты

на звездной канве

И гибки, как кнут на росистой

траве.

Сквозь трепет фантазий,

реальности вой,

Живое дыханье и воздух

сквозной.

Он ловит далекие звуки во мгле.

Что дерзкого звука вольней

на земле?

Настигнет! – и строк

отзовется поток!

И снова – и счастлив,

и не одинок!

Но вот я приехала! Вот я

в Москве!

Хоть – осень! – сады

в изумрудной траве.

И сны, и виденья – из мрака

ползут.

И влажен, и гибок изогнутый

кнут.

Далекому читателю

Когда у тебя День, –

На океанах тень.

И свету сиять невмочь.

Тогда у меня – Ночь.

Во тьме отрадно не спать,

Ведь можно вдруг записать:

«Я видела это воочью, –

Цветы разговаривали с ночью...»

* * *

За тучей. И все же слепит

потаенно,

Как шкурка глазастых нерп.

Она иногда, как долька лимона,

Иногда же, как острый серп.

Властительница пустынного

мира,

Задумалась о своем.

Без всплеска упала ее секира

В серебряный водоем.

Ей тайны свои поверяют звери,

Ей шепчут о чем-то цветы,

И колкие ветры из звездных

поверий

С земными перевиты.

Зажги сияньем остывшего

света,

Чтоб тяжесть земли

превозмочь!

Лучами снов нездешних одета,

Веди в безмерную ночь...

Вспоминая о тебе…

Этой муки наважденье –

Музыки полет...

Звуков таянье и пенье...

Так жасмин цветет.

Все пространство полыхает.

Воздух во хмелю.

Так жасмин благоухает.

Так cебя гублю.

* * *

Строчкам вольным мой

поклон, моя Осанна!

Все же сами ускользнули

из капкана...

Сами все и написали

за меня,

Я б на месте век топталась,

дни кляня.

Как свободно получилось!

Как летуче!

Будто дождь пролился вдруг

из тяжкой тучи.

Из ловушки выбив грузный

ржавый гвоздь,

Объяснили – кто хозяин здесь,

кто гость.

Мне такое было б вовсе

неподвластно.

Ну а им пути открыли

не напрасно.

И теперь со стороны дивлюсь

на них

И читаю – их, не свой! –

нежданный стих.

Перед сном

День густеет в сумерках,

Проводи до мрака,

Белая собака…

Воздух невесом.

Не завешен сыростью,

Только кислой жимолостью

Сквозь туман и сон.

По колено в медленном

Вяжущем тумане

Сна и дня на грани…

Там, где счастье...

Там желтый налип

К босоножкам песок.

Там мокрый купальник –

За ночь не просох,

Там белые чайки –

У сизой воды,

И – влагой отлива

Налились следы,

Там шепот ракушек

Шуршит под стопой,

Там тело –

В счастливой разлуке с собой,

Там море

Совсем пролилось – в небеса,

И радостью волн –

Захлестнуло глаза!