Дрёмомания

Планируя очередную междугородную поездку на автобусе, поймал себя на мысли: люблю ездить.

Вспомнился анекдот с бородой. Про пожилого одессита. Который все ездил – туда и обратно.

Когда его спросили, где он уже себе думает жить, так он ответил: «Вы знаете? Я вам так скажу. Мне в самолете нравится».

Недавно побывал на фестивале авторской песни. В приуральском русском городе. И участвовал в этом деле прежде всего ради удовольствия провести около суток в поезде.

Там повстречался с компанией, где была одна женщина-бард. Талантливая и даже немножко гениальная.

Автор всего одной песни, но очень известной. Уже почти народной.

Мы поговорили с ней на разные житейские темы. И по ходу разговора обнаружилось, что осенью ее одолевает дромомания. Она удаляется. В бега.

Что такое дромомания, вы, наверно, догадались.

Страсть к движению. Греческий корень «дром» значит бег, путь. Отсюда космодром, аэродром, велодром и даже верблюд-дромадер.

Надо было ей сказать, что у меня тоже дромомания. Только в скрытой форме.

Нет, я не удаляюсь по осени в бега. А просто формирую расписание так, чтобы побольше ездить и почаще менять место.

Им овладело беспокойство, охота к перемене мест. Это пишет Пушкин про Онегина.

Почему охватило?

Почему беспокойство?

Почему к перемене мест?

Охватило – потому что речь идет о драйве. А чем отличается драйв от желания?

Желание – это когда я хочу какую-то вещь, и она приходит ко мне. Драйв – когда вещь «приходит» ко мне, и тогда я ее хочу.

Желание направлено от меня к вещи, а драйв – от вещи ко мне.

Желание живет там, где явь.

Драйв там, где ходит дрёма.

У Полины Барсковой есть стихотворение, которое я очень люблю. Оно называется по-английски: Pottery/Poetry. Потому что керамика и поэзия называются там созвучными словами.

Про керамику она пишет: ремесло, которое выбрала я. А про поэзию: ремесло, которое выбрало меня.

Лепить горшки – желание. Писать стихи – драйв.

Интересно, как мы осмысляем для себя эти вещи.

Неумолимую, мучительную тягу к человеку мы называем влюбленностью.

Тяжелую, неодолимую страсть к некоему делу – призванием.

Нам проще пользоваться обкатанной формулой, чем назвать вещь ее чужим и странным именем.

Как пошутил Бертран Рассел: «Многие люди предпочли бы скорее умереть, чем подумать. Впрочем, так они и делают».

Вот почему «охватило». У Онегина дромомания.

Она заставляет его не только путешествовать по Одессе или по Кавказу, но также являться в мирные дома и чудить там.

И вот почему «беспокойство». А насчет перемены мест я вам так скажу: вы знаете? Мы с вами такие слагаемые, от перемены мест которых сумма немножечко меняется.

Каждый едет на чем-то своем. На собаках. На верблюдах. На спинах других людей. На себе самом. Лишь бы ехать.

Думал постичь дромоманию. Писал стихи во сне.

Ехали кони на балконе. Ну например. Можно так.

Рифма хорошая – но на балконе ходят, а не ездят, не правда ли?

Ехали люди на верблюде. Это – более жизненно. Особенно если в пустыне.

Ехали Феди на мопеде. Если всех звали Федями, почему нет. Лишь бы мопед выдержал.

Ехали гуси на автобусе. Коли сдвинем ударение, вполне разумно.

Ехали беси на «Мерседесе». А это по-церковному, с мягким звуком на конце. Не про нас будь сказано.

Дромосом греки звали беговую дорожку, вроде той, длину которой отмерил Геракл для первой Олимпиады.

Но этим же словом звали крытый коридор или лестницу, ведущую в погребальный склеп под курганом.

Что общего между бегом и сном? Почему они называются одним словом?

Дорога, которую выбрал я.

Дорога, ведущая к дому.

Который выбрал меня.