Илья Максакова
- Господин Джадд, практически вся ваша нынешняя поездка проходила под знаком предстоящего 23 марта в Чечне референдума по Конституции и избирательному законодательству. Как вы оцениваете ход подготовки референдума и его перспективы? Может ли референдум стать политической мерой урегулирования кризиса?
- Прежде всего нам нужно политическое решение. Мы продолжаем испытывать чувство глубокой озабоченности в связи с нарушением прав человека, попранием человеческого достоинства. Без политического урегулирования мы будем только показывать пальцами на виновных, и дальше этого дело не пойдет. Мы можем гарантировать соблюдение прав и достоинства человека только в контексте подлинного политического решения. Политическое решение - это центральный вопрос для всей темы прав человека... Вы задали непростой вопрос. С одной стороны, я рад, что все больше и больше людей обсуждают проект Конституции и, таким образом, возможное политическое решение. Я, конечно, понимаю, что в случае принятия этого документа многие могут сказать: "Ну вот теперь-то лорд Джадд, наверное, будет доволен". Естественно, всех прежде всего сейчас беспокоит судьба этого документа, представленного на рассмотрение. Я тоже с нетерпением жду того, как завершится этот процесс. Но не следует забывать, что в истории референдумы использовались и диктаторами в своих собственных целях. Референдумы таким образом, к сожалению, могут быть использованы и в условиях демократии. Исключительно важен контекст, в котором проходит каждый данный конкретный документ. Понимают ли люди, о чем им задается вопрос? Получили ли они достаточно информации для того, чтобы это осознание было у них в умах? Достаточно ли обсуждалась предлагаемая идея? Был ли осуществлен достаточно широкий обмен мнениями по поводу предлагаемого документа? Чувствуют ли люди, что этот документ является их документом?
- Что бы вы как очевидец сами ответили на эти вопросы?
- Представленный проект наверняка является результатом обсуждения политической элиты. Но этого недостаточно для того, чтобы просить впоследствии народ сказать по этому документу "да" или "нет". Если не будет политического контекста подготовки Конституции, то на следующее утро после принятия документа все может вернуться на круги своя. Продолжатся боевые действия, проблемы конфликта не будут решены, нарушения прав человека сохранятся. Люди станут более ожесточенными, более разочарованными, и это будет весьма печально. Поэтому очень важно, чтобы Конституция явилась продуктом конкретного политического процесса. Я не уверен, что такой действительно глубокий политический контекст пока что был обеспечен. Вот конкретный пример. Мы посетили два лагеря чеченских беженцев в Ингушетии. Ни один из людей, которых мы спрашивали, в глаза не видел проекта Конституции, ни одного из них не приглашали ни на какие собрания для обсуждения этого проекта. Поэтому главное, чтобы организаторы этого мероприятия не обманывались. Я исхожу из того, что они действуют добросовестно, предлагая этот документ. Но главное - заручиться реальной поддержкой наиболее широкого среза чеченского общества. Будем надеяться, что мой пессимизм не оправдается. Хотелось бы на это рассчитывать.
- Можно ли вас по-прежнему считать сторонником переговоров с противоборствующей стороной?
- Да.
- Будете ли вы присутствовать на референдуме 23 марта?
- Если будет проводиться мероприятие, в подготовке которого я не буду уверен, тогда я не хотел бы быть в этот день в Чечне. Точнее, не в подготовке, а в качестве подготовки. Потому что это было бы предательством моих интересов по отношению к России. Я люблю Россию и хочу, чтобы эта страна развивалась. Я не хотел бы становиться частью нонсенса.
- Если я вас правильно понял, если бы референдум состоялся завтра, то вы бы на него не поехали?
- Конечно, нет.
- Вы часто бываете на Северном Кавказе. Насколько российская сторона открыта для таких поездок, удается ли вам увидеть то, что вы хотите?
- Действительно, это не первая моя поездка. Но каждый раз, когда я приезжаю сюда, я испытываю определенное и иногда достаточно острое чувство разочарования. Разочарование прежде всего в связи с тем, что в ходе моих посещений никогда не хватает времени для того, чтобы полностью увидеть то, что хочется. Чем больше видишь, тем больше хочется посмотреть. Другой момент, который мешает работать, - это соображения безопасности. Как вы, наверное, знаете, в ходе своей прежней карьеры я много работал с гуманитарными организациями и посещал аналогичные Северному Кавказу точки в самых разных странах мира. Я всегда был в гуще народа, проводил со своими коллегами много времени, работая, что называется, с людьми. Поэтому я прекрасно понимаю реальность, которая меня окружает, и учитываю ту озабоченность, которую высказывают люди, сопровождающие меня. Согласитесь, стоять в окружении вооруженных охранников, да еще в рубашке и в галстуке, и пытаться вести доверительную беседу с населением, когда ты ждешь от собеседника, чтобы он говорил то, что действительно думает, - это дело весьма трудное, может быть, даже и нереальное. Поэтому в таких обстоятельствах мне всегда приходится импровизировать. И вы, наверное, заметили, что каждый раз я это делаю. Например, меня, можно сказать, заводят в какую-то конкретную палатку беженцев, но после этого я всегда произвольно пытаюсь найти какую-то другую палатку, в которую хочу зайти сам.
Грозный-Ингушетия-Москва
