Сергей Егерев Перспективы российского научного сообщества одинаково заботят как уехавших его членов, так и тех, кто остался работать на родине. В последнее десятилетие обе группы прошли трудный путь. Социологи-науковеды отмечают, что российским ученым, выехавшим за рубеж после распада СССР, присущи все характерные признаки свежей научной диаспоры, еще только сражающейся за место под солнцем. Вновь прибывшие ученые-иммигранты:
- занимают в основном временные позиции в зарубежных научных учреждениях, испытывают неуверенность в завтрашнем дне;
- испытывают проблемы адаптации, а в качестве приспособительного ответа создают коммуникационные сети выживания и социальной поддержки;
- демонстрируют снижение самооценки и готовность к смене специализации в определенных пределах;
- обнаруживают в целом поведение по типу выживания, с признаками посттравматического синдрома даже в условиях наладившейся впоследствии жизни.
Ученым, продолжающим работу в России, внимание науковедов уделено в несколько меньшем объеме. Поэтому любопытно снова обратить внимание на вышеприведенный список. Да ведь все эти печальные признаки характерны и для "домашнего" сообщества ученых начала 1990-х годов! Российские ученые оказались чужими в своей стране, так же как и уехавшие, были вынуждены решать проблемы адаптации и выживания, создавать коммуникационные сети взаимопомощи. Как и их зарубежные соотечественники, они находятся под действием многолетнего стресса. Напрашивается несколько парадоксальный вывод: российское научное сообщество сегодня представлено не одной, а двумя диаспорами - одна здесь, другая - там.
Успех за рубежом
Количество российских ученых, работающих за рубежом, не поддается точному определению. Осторожная оценка постоянного ядра в 30 тыс. человек представляется разумной (еще примерно столько же делит свое время между работой дома и за рубежом). Сегодня лишь небольшая часть ученых занимает постоянные позиции в учреждениях стран-лидеров. Например, число преподавательских позиций, занимаемых нашими учеными в американских университетах, может быть определено по состоянию на конец 90-х годов из следующих данных, любезно предоставленных нам профессором Даном Хеффроном (National Center for Education Statistics). Итак, распределение профессорско-преподавательского состава университетов США по странам и регионам происхождения - осень 1998 года: США - 87,2%; Канада - 0,8%; Европа - 4,2%; СССР/Россия - 0,3%; Латинская Америка - 1,8%; Африка - 0,8%; Азия - 4,4%; прочие - 0,8%.
При известном общем числе профессоров и преподавателей в университетах США на тот период - 590 тыс. человек, данный процент дает необходимую численность для всех выходцев из стран СНГ, преподававших в американских университетах в конце 90-х годов. Это 1500-1800 человек. В любом случае попытки спекулятивного подхода к утечке российских умов ("Америка выживает за счет российских умов", "Американский университет - это место, где русские профессора обучают китайцев") не имеют под собой никаких оснований.
Тот факт, что "успешные" позиции занимает пока лишь небольшая доля россиян, позволяет наладить их "штучный" учет, радоваться их успехам персонально, а не по "валу". К ним, например, относятся выпускники МГУ разных поколений профессора Рената Каллош (Стэнфордский университет, физика элементарных частиц), Владимир Воеводский (Принстонский университет, математика), Виктор Крылов (университет Лейборо, акустика).
Успех в России
Как это ни удивительно, успешная научная карьера возможна даже в стране с неуправляемым и недофинансируемым научным процессом. Примеры успешных индивидуальных карьер 90-х годов среди российских ученых, работающих на родине, также имеются. Однако главный корпоративный успех российских ученых последних лет - это сохранение российской части науки как системы получения знаний.
Этот успех не прогнозировался. Так, институт "Открытое общество" в сентябре 2002 г. даже попытался провести интернет-конференцию на тему о секретах того, каким образом мы выжили. В поисках ответа на этот вопрос социологи науки отмечают некоторые благоприятные условия, сложившиеся в научных коллективах 90-х. Например, в качестве позитива особенно отмечают создание атмосферы альтернативности (как некоторой компенсации за "атомизацию" научного поиска) и даже┘ падение управленческой дисциплины в научных организациях, из-за чего некоторые недостаточно продуманные инициативы и инвективы руководителей научно-технической отрасли просто не доходят до научного сообщества.
Пожалуй, можно назвать еще некоторые из факторов нашего успеха:
- дотирование научного процесса различными его субъектами (часто скрытое);
- реализация режима протекания кадров (особенно характерно для вузовской науки);
- атмосфера альтернативности и децентрализованности;
- разрушение системы жесткого регулирования;
- развитие телекоммуникаций;
- быстрое развитие сетевой системы исследований, создание невидимых колледжей и виртуальных лабораторий;
- неформальный перенос части исследований (как теоретических, так и экспериментальных) в зарубежные лаборатории;
- до последнего времени продолжали работать на родине и подбадривать колеблющихся своим примером многие "системообразующие" ученые с выдающимся научным авторитетом.
Опасности
Рискну предположить, что главная опасность для домашней части сообщества состоит именно в естественной убыли "системообразующих" научных лидеров, которая в последние годы приобрела просто трагический размах. Масштабы проблемы могут быть хотя бы приблизительно оценены, например, если РФФИ наряду с другими полезными таблицами решится публиковать динамику данных о числе руководителей проектов, не доживших до окончания работы.
Другая проблема, не столь, конечно, трагическая, состоит в том, что, по осторожным оценкам, в последние год-два имеет место новый всплеск выезда научных лидеров за рубеж. Они добились международного признания именно в последние 10 лет и именно работая на родине. Они уезжают по персональным приглашениям - сразу на постоянные позиции.
Опасность для "зарубежной" диаспоры как для цельного социального организма, как ни удивительно, состоит в возможном будущем массовом научном успехе ученых-эмигрантов. В этом случае верх возьмут сильные ассимиляционные механизмы, гораздо более сильные, чем в других диаспорах (китайской, индийской). Мы будем иметь дело с американскими, английскими и т.д. учеными русского происхождения. Возможности для диалога внутри диаспоры и для общения с материнской наукой во многом будут утрачены.
Поведение российской части исследовательского корпуса по типу диаспоры, развитие телекоммуникаций сегодня еще обеспечивают хорошие возможности не просто для диалога с зарубежными россиянами, а также и для успешного научного сотрудничества. Многие из уехавших поддерживают взаимовыгодные контакты с российскими учреждениями и личные отношения с коллегами. Психологи, однако, отмечают, что при хороших контактах на индивидуальном уровне коллективное обсуждение даже сугубо творческих проблем уехавшими и оставшимися учеными часто приводит к скандалу и переходу на личности. В качестве примера подобной острой дискуссии они приводят полемику на страницах журнала "Вопросы психологии" (см. материалы на сайте http://www.voppsy.ru/tr.htm" target=_blank).
Тем не менее, если российские ученые независимо от страны пребывания пока еще могут помочь друг другу прожить яркую жизнь в науке, они просто обязаны это сделать.
Дарья Гармоненко