Технологический билет в один конец

Логика подталкивает страны к тому, что выбросы углерода так или иначе надо регулировать. Фото Reuters

Прежде чем приступать к любым спорам о том, насколько Парижское соглашение по климатическим изменениям может быть невыгодно России, следует признать объективный факт. Парижское соглашение – уже реальность. 4 ноября 2016 года, через 30 дней после ратификации документа Европарламентом, соглашение о климате, заключенное в декабре прошлого года в Париже, набрало необходимое число голосов стран мирового сообщества – оно вступает в силу. Это означает, что повернуть вспять достигнутые договоренности уже не удастся. Впрочем, если говорить откровенно, то больших поводов для сомнений не было и до этого: если подпись под текстом соглашения ставят 195 стран, как это произошло в 2015 году, шансы, что о нем забудут, минимальны.

Климат Парижа

Даже если какая-то страна или группа стран после смены правительства или еще по каким-то другим причинам решит выйти из соглашения, то, согласно утвержденным правилам, это будет возможно сделать лишь спустя три года. При этом еще в течение года после заявления о выходе страна обязана будет соблюдать заключенное соглашение.

Мир неизбежно начнет жить по Парижским правилам, и Россия тоже. Те, кто пугает последствиями Парижского соглашения для российской экономики, обычно представляют его как свод внешних предписаний для России. Расчет, видимо, на то, чтобы вызвать протест в защиту российской самобытности. Между тем опять-таки надо понимать, что Парижское соглашение построено на принципе добровольных обязательств. Каждая страна самостоятельно определяет, какой вклад она может внести в дело снижения эмиссии парниковых газов.

В случае России речь идет о снижении эмиссии к 2030 году до уровня 70–75% от объемов выброса 1990 года. Статистически это выглядит впечатляюще, если не учитывать того, что сейчас уровень эмиссии в России составляет около 69% от 1990 года (и большую роль в таком достижении до сих пор играет обвальное падение промышленного производства в 1990-е годы). Таким образом, Россия в рамках своих обязательств не собирается снижать выбросы и предполагает даже допустить их умеренный рост.

Непонятно, как это сочетается с записанным в соглашении правилом, обязывающим развитые страны отчитываться лишь об абсолютном сокращении эмиссии (хотя соглашение не определяет, каким должно быть это сокращение). Но в любом случае говорить о тяжелых кандалах, которые надевают на российскую экономику с подписанием этого соглашения – неправильно. Не говоря уж о том, что, согласно прогнозам российского правительства, никакого взрывного роста в ближайшие годы российскую экономику не ждет.

Стоит ли России затягивать ратификацию Парижского соглашения? Такой план, судя по всему, у российских властей существовал, во всяком случае в составленном Минприроды плане реализации Парижского соглашения ратификация была отнесена на 2020 год, то есть непосредственно к моменту, когда подписанное и вступившее в силу соглашение должно начать действовать. Однако сейчас этот план отменен и срочно переделывается ведомством.

Неподписавшиеся

Возможно, прежде выжидательная стратегия относительно ратификации – по крайней мере до тех пор, пока правила реализации соглашения будут сформулированы четче, – имела свой смысл. Однако работать она могла только в том случае, если процесс вступления договора в силу задерживался. Но сейчас ситуация кардинально поменялась: соглашение действует, и Россия до сих пор к нему не присоединилась.

Пока это не выглядит особенно вызывающе. Такие важные для общего решения проблемы сокращения парниковых газов страны, как Япония, Саудовская Аравия или ЮАР, также еще не ратифицировали соглашение. Однако дальнейшее «отставание» будет означать, что неподписавшие страны просто не смогут обсуждать судьбу соглашения. И весьма важная работа по выработке конкретных правил его применения пройдет без них, в том числе и без России. На климатической конференции COP22, проходившей 7–18 ноября в Марракеше, для не ратифицировавших соглашение стран было сделано исключение, однако затем их переведут в наблюдатели, лишенные права голосовать по обсуждаемым вопросам.

Те, кто призывает не торопиться с соглашением, считая, что интересы России в нем не соблюдены, фактически ведут дело к тому, чтобы мнение России можно было игнорировать даже на формальном уровне. Механизмы соглашения (как уже определенные, так и те, что предстоит выработать) заработают в 2020 году. И это время лучше использовать не для отрицания очевидного, а для определения путей встраивания в новую реальность.

Однако попробуем предположить, что Россия отказалась от ратификации Парижского соглашения. Может ли это принести ей какие-то выгоды? И сможет ли она сама жить по каким-то более комфортным для себя правилам? Едва ли. Соглашение, заключенное в Париже, касается всей мировой экономики. А Россия является ее частью – причем мы прекрасно представляем, какие именно товары на мировом рынке прежде всего ассоциируются с Россией. А в мире, где действуют правила Парижского соглашения, ископаемое топливо как источник энергии будет неуклонно изыматься из употребления.

И здесь необходимо понимать, что Парижское соглашение по климату – это не каприз экоактивистов или утопический проект. Важная часть соглашения – обязательства финансовой помощи развивающимся странам в адаптации к изменениям климата и переходе на путь низкоуглеродного развития. Речь в этих обязательствах идет о ежегодной сумме минимум в 100 млрд долл., которая в течение пяти лет с 2020 года будет предоставляться развивающимся странам со стороны стран развитых. Соглашения, где прописаны такие не столь уж малые деньги, не заключаются в припадке благодушия.

Однако, может быть, Парижское соглашение вводит какие-то революционные изменения в экономику и переворачивает вспять привычное течение жизни? Едва ли. Парижское соглашение не создает «новую реальность» из ничего. Оно лишь регулирует и направляет по определенному руслу те колоссальные технологические изменения, которые уже происходят в мировой энергетической сфере.

Зеленая энергетика

В октябре Мировое энергетическое агентство (МЭА) пересмотрело прогноз развития энергетики на возобновляемых источниках, резко увеличив ожидаемый объем ввода новых мощностей. По мнению экспертов МЭА, доля возобновляемых источников в мировой энергетической корзине возрастет с нынешних 23% до 28% уже в 2021 году. Это означает, что мощность электростанций, работающих на возобновляемых источниках энергии (ВИЭ) в мире увеличится в ближайшие пять лет на 42%. При этом 40% новых мощностей будет введено в Китае, который стремительно развивает свою ветряную и солнечную генерацию и так же решительно отказывается от угля, перечеркнув в этом году планы строительства почти 200 новых угольных электростанций.

В 2014 году в мире в различные проекты зеленой энергетики было вложено 242 млн долл., а в электростанции на ископаемом топливе – 132 млн. По мнению ряда экспертов, «ископаемая» энергетика занимает существенное место в современном энергетическом балансе, во многом из-за инвестиционной инерции – то есть необходимости окупить уже сделанные вложения. В 2015 году мощность генерации на возобновляемых источниках энергии, введенных в строй в мире (153 гигаватта), превысила мощность всей «ископаемой» и атомной генерации, построенной за тот же период.

Чистая энергия, не связанная с эмиссией новых парниковых газов, становится распространенной и доступной. Стоимость солнечных панелей за последнее пятилетие, по расчетам МЭА, упала почти на две трети, и в будущем эти технологии также будут дешеветь. Любая долгосрочная ставка на ископаемое топливо в этих условиях выглядит рискованной. Прежде всего это касается угля, который считается особенно неприемлемым с точки зрения вклада, вносимого в глобальное потепление, и от которого стараются избавиться в первую очередь.

Эти тектонические изменения в энергетике запущены отнюдь не Парижским соглашением. Это – целенаправленная деятельность многих стран мира в течение минимум двух последних десятилетий. И именно успехи этой деятельности сделали Парижский документ возможным.

Цена углеродного следа

Есть еще один, самый «страшный» довод, который приводят российские противники Парижского соглашения, – «налог на углерод», который, мол, обязательно погубит российскую экономику. Отражением этих страхов стал, например, доклад Института проблем естественных монополий о рисках, содержащихся в принятии Россией обязательств по Парижскому соглашению. Оцениваемым риском оказывается возможность введения налога на эмиссию парниковых газов в размере 15 долл. за тонну эквивалента диоксида углерода (CO2).

Этот показатель – 15 долл. за тонну любого выброса во всех отраслях российской экономики – почему-то фигурирует во многих «антипарижских» материалах. Их авторы убедительно доказывают, что если принять именно такое решение, то экономика пострадает. Не объясняя при этом, почему оно должно быть принято в такой форме, а главное, как оно вытекает из Парижского соглашения. В его тексте принципиально не упоминается какая-либо форма «налога на углерод» (по разным причинам прямой записи подобного рода в соглашении не захотели видеть развивающиеся страны). И уж тем более конкретные суммы.

В пользу такого налога, насколько известно, не высказывался никто из представителей российских властей. Создание таких призраков, пугающих самих создателей, – увы, часть нынешней критики Парижского соглашения в России.

При этом не стоит отрицать: логика соглашения действительно подталкивает страны к тому, что выбросы углерода так или иначе будут регулироваться. Ведь все страны взяли на себя разной степени амбициозности обязательства по ограничению эмиссии углерода. Регулирование выбросов, установление на углерод определенной «цены» является лишь одним из инструментов по достижению такой цели. Это – одно из средств запустить реальный механизм стимулирования низкоуглеродного развития, когда средства, изъятые у крупных эмитентов парникового газа, смогут через применение различных механизмов государственной политики поступать в «чистые» отрасли экономики.

Пример Китая, вводящего в 2017 году торговлю углеродными квотами на общенациональном уровне, показывает, что подобные схемы готовы применять страны, имеющие достаточно много углеродоемких отраслей и до сих пор, несмотря на все усилия, находящиеся довольно далеко от идеалов безуглеродного будущего. Такие страны особенно нуждаются в углеродном регулировании для модернизации структуры собственной экономики.

Впрочем, настройка инструмента подобного регулирования, разумеется, зависит от условий каждой конкретной страны и от тех целей, которые ставят перед собой ее власти. Не стоит при этом сбрасывать со счетов и вполне реальную перспективу введения дополнительных экспортных пошлин для товаров, произведенных в странах, не применяющих углеродное регулирование при поставках в страны с жесткой углеродной политикой. Такой шаг вполне допустим по правилам ВТО как устранение несправедливых преимуществ экспортера и обсуждается в теоретических дискуссиях.

Кроме того, расчет «углеродного следа» товара – то есть объемов эмиссии парниковых газов при его производстве – становится распространенной маркетинговой и потребительской практикой. На этот вопрос обращают внимание потребители (причем далеко не только в развитых странах), и продукция с высоким углеродным следом начинает терять определенную долю репутации. Так что, не определившись со своей углеродной политикой, Россия рискует сделать уязвимой далеко не только сферу добычи ископаемого топлива, но и другие отрасли экономики.

Протестовать против Парижского соглашения, видеть в нем угрозу для российской экономики так же продуктивно, как протестовать против смены времен года. Соглашение в Париже только зафиксировало важные тенденции в развитии мировой технологической сферы, которые создают возможность решения стоящих перед человечеством задач – прежде всего по ограничению антропогенного воздействия на климат.

Однако эти тенденции развивались бы и без Парижского документа – возможно несколько медленнее, – и без мер специальной поддержки развивающихся стран. Но изолироваться от этого процесса России не удастся. И выбор лишь в том, научимся ли мы эффективно использовать имеющиеся возможности или будем обречены на оплату все больших издержек от игнорирования изменений.