О золоте Шлимана, высадке астронавтов на Луну и подарке Ивана Грозного

В мастерской. Академик РАН Вячеслав Молодин и Александр Толстиков. Москва. 2011. Фото из архива автора. Сейчас портрет академика В.И. Молодина находится в Башкирском государственном художественном музее им. М.В. Нестерова

Согласовать место и время работы над портретом со знаменитым сибирским археологом, академиком РАН Вячеславом Ивановичем Молодиным удалось не сразу.

Сибирский гость

Причиной тому – насыщенная жизнь ученого, строго определенная графиком ежегодных поездок в экспедиции на раскопки, которые, как правило, начинаются ранней весной и не прекращаются до поздней осени, до первого снега. А по окончании полевого сезона все оставшееся время до следующей экспедиции посвящается кропотливому труду по описанию, идентификации, систематизации, реставрации и консервации найденных артефактов древних цивилизаций.

Мое знакомство с Молодиным, тогда еще членом-корреспондентом РАН, заместителем директора Института археологии и этнографии им. А.П. Трапезникова Сибирского отделения Российской академии наук, произошло в 1994 году в новосибирском Академгородке. Представил нас друг другу мой отец, академик РАН Генрих Толстиков. Буквально с первых встреч мы с Вячеславом Ивановичем нашли общие интересы, которые быстро переросли в искреннюю дружбу и абсолютное доверие.

И вот он в моей московской мастерской, и не только в качестве всегда желанного гостя, но и портретируемого, с которым на этот счет есть специальный договор.

По сложившейся традиции наших встреч, мы предварили нелегкую для Вячеслава Ивановича работу в качестве портретируемого небольшой трапезой, в начале которой Молодин, с присущим только ему обаянием и юмором, произнес: «Саша, а у меня с собой припасено. И если тебе Заратустра позволяет, то давай поднимем по одной за встречу и начало нашей творческой коллаборации, а потом, как пойдет, что говорится, «не пьянства ради, а здоровья для». Я специально привез для тебя из Сибири бутылочку омской водочки «Пять озер». Отличный напиток, апробированный в суровых полевых условиях Барабы. Надеюсь, это не помешает тебе в работе?»

Возвращаясь к Шлиману

Молодин расположился на стуле перед моим мольбертом, сложив руки на груди. Я сразу задал вопрос:

– Вячеслав Иванович! Что вы как профессионал думаете по поводу открытия Генрихом Шлиманом золота Трои? Не является ли это мифом, подобным первой высадке американских астронавтов на Луну? Ну да, золото Шлиман нашел, но принадлежит ли оно достоверно царю Приаму? Ну да, привезли в 1968 году американские астронавты подлинный лунный грунт, но собран ли он рукой человека, а не механическим захватом аппарата прилунения? Ведь всем известны скандальные интервью знаменитого американского кинорежиссера Стенли Кубрика, в которых он поведал миру, что сцены первого прилунения американских астронавтов были фальсифицированы и сняты им в студийных условиях по заданию американских спецслужб и Пентагона.

Так вот, не имеем ли мы в лице Генриха Шлимана с его золотом Трои такую же «фальсификацию»? Ведь, как рассуждал, например, Меегерен, когда подделывал свои работы под Вермеера: даже если наступит разоблачение, его имя навсегда останется рядом с именем гениального голландца. И не ошибся, мир о нем до сих пор помнит, даже есть отдельный зал подделок Меегерена в одном голландском музее, в котором представлены и подлинные шедевры Вермеера. Может, так думал и Генрих Шлиман, и его честолюбивые планы заключались именно в этом. Кстати, до сих пор неизвестно, как золото Шлимана оказалось в Советском Союзе. Вероятно, как контрибуция Второй мировой войны?

Так вот, можно ли считать золото Шлимана золотом времен античной Трои, а не другого исторического периода? Ведь еще Вольтер сказал, что история – это ложь, с которой все согласны.

– Саша, что же мне сказать о Шлимане, – задумался Молодин. – История с ним интересна во многих аспектах. Первое – это то, что Шлиман очень хотел найти Трою. Это была его паранойя. Он всю жизнь потратил, чтобы скопить деньги, сделать состояние, и все ради того, чтобы финансировать поиски места, соответствующего древней Трое и раскопов на нем.

В конечном итоге финансируемая им экспедиция нашла тот холм, на месте которого была Троя. И это так! Другое дело, что этот холм был многослойным, и в нем были слои до и после Трои. Вообще время Трои – это VIII–IX века до нашей эры. Это период перехода от бронзы к раннему железу. Тогда, когда Шлиман копал этот холм, не было никаких методик работы на многослойных памятниках, да и сам Шлиман не был профессиональным археологом. Он нанял многочисленных работников, которые без разбора начали копать, не соблюдая необходимых правил работы с культурными слоями. Они действительно нашли клад золотых изделий, а в каком именно слое – это тогда никого не интересовало. Главное, дело сделано!

Свою находку Шлиман тут же квалифицировал как золото царя Приама. Ему было наплевать на то, что помимо этого клада много чего было найдено в других слоях. Это он уже не брал в расчет. Вскоре с легкой руки Шлимана все эти золотые серьги, диадемы, колье, сосуды вошли в науку как золото Трои. Но когда стали в середине XX века работать над стратиграфией этого раскопа, то появилось обоснованное мнение, что клад Шлимана с троянским слоем напрямую никак не связан. Но, на мой взгляд, это не умаляет его заслуги перед человечеством.

Был такой известный советский археолог, историк, доктор наук, профессор Владимир Дмитриевич Блаватский. Он известен своими работами на античных памятниках. Когда Блаватский приходил на свою кафедру в МГУ, – а там, в лекционной аудитории, висел портрет Шлимана, – он забирался на стульчик и поворачивал его лицом к стене. Владимир Дмитриевич, происходивший из потомственной дворянской семьи, будучи чрезвычайно интеллигентным человеком, так выражал свое отношение к Шлиману, считая, что он погубил Трою своим непрофессионализмом и бездарными раскопками. А интеллигентом Блаватский был настолько, что, когда водил экскурсии по Пантикапее (это древнегреческий город VII века до нашей эры в районе Керчи) и если в группе были женщины, никогда не позволял себе поворачиваться к ним спиной. При рассказе пятился по узкой скальной тропинке, рискуя упасть в пропасть.

Возвращаясь к Шлиману, скажу честно, что такое неприязненное, более того, демонстративное отношение к нему не красит интеллигентного Блаватского. Я считаю это неправильным и несправедливым. Да, Шлиман не профессионал, но он положил всю свою жизнь, все свои сбережения на эти поиски и нашел потрясающие вещи. Это редчайший случай в археологии!

Археолог, профессор Наталья Полосьмак с тем самым каролингским мечом, найденным в Сибири.  Фото из архива В.И. Молодина

– Согласен, Вячеслав Иванович! Очень красиво! Вы меня извините великодушно за этот «разогрев» со Шлиманом, которым я хотел подвести разговор к знаменитому мечу каролингов, найденному участниками вашей экспедиции под корневищем многолетней березы на просторах Барабы. Конечно, это не золото Трои, но все же часть мировой истории.

– Саша, находка меча – счастливый случай. Искали мы в тех местах совершенно другое. Произошло это событие как-то помимо меня. Наша экспедиция была разбросана в тот год по разным местам Барабы. Чтобы не останавливать работы, я просил помощника во время своих отъездов в другие места заложить раскопы на базовой территории.

Как-то, вернувшись поздно вечером в базовый лагерь, я увидел, что помощник разбил раскоп не так точно, как я ему указал. Он его сделал много больше, сместив прямо под корневища здоровенной березы. Как до такого можно было додуматься? Ведь с этими корневищами пришлось бы горбатиться моим студентам из отряда. Я тогда сгоряча отругал этого недотепу, но ничего нельзя было изменить. Время потрачено, раскоп разбит. Утром начинаем работать, снимаем дерн, в том числе под березой.

Только начали копать, прибежали и зовут меня. Я подхожу и вижу, что мой студент расчищает какой-то предмет прямо под дерном в корневище березы. Он говорит мне: «Вячеслав Иванович, посмотрите, какое-то металлическое полотно, похожее на косу». Я про себя думаю: «Ну, коса так коса…» – и прошу студента продолжить работы по расчистке находки. Но вскоре вижу, что это вовсе не коса, а меч с характерной рукояткой и выемкой-долом посередине клинка. Мне уже тогда стало ясно, что мы имеем дело с изделием западноевропейских оружейников.

Когда я привез меч в новосибирский Академгородок, в наш Институт археологии и этнографии Сибирского отделения РАН, и показал его академику Алексею Павловичу Окладникову, его реакция была моментальной. Он сказал мне: «Слава, ты понимаешь, что нашел западноевропейское изделие, что это не славянский меч? Как он мог попасть в Барабу?» И тут же Алексей Павлович выдвинул гипотезу, что меч мог оказаться в этих местах только с отрядами Ермака. Окладников попросил меня срочно подготовить публикацию на эту тему, и я, практически ничего не зная, поднял литературу по древнему оружию, изучил ее и быстро написал статью, причем практически без ошибок в идентификации находки, ее хронологии и другим специальным вопросам.

После этого Окладников договорился директором Эрмитажа академиком Борисом Борисовичем Пиотровским, чтобы реставраторы этого музея почистили от ржавчины наш меч. Привез я в Эрмитаж меч каролингов и отдал в руки реставраторов. Через некоторое время мы с Окладниковым приехали в Ленинград, пришли в Эрмитаж к Пиотровскому забрать свой экспонат. Приносят меч – и мы с Алексеем Павловичем ахнули. После реставрации он предстал во всей красе. Пиотровский ходит вокруг нас и, потирая руки, наслаждается произведенным эффектом. Действительно, обе надписи на клинке, вязь, украшающая рукоять, говорили однозначно, что сделан меч на острове Готланд.

Пиотровский отводит в сторону Окладникова и говорит, что в собрании оружия Эрмитажа нет ничего подобного в такой идеальной сохранности, ни среди славянских древностей, ни среди европейских, что Эрмитаж готов сразу поместить наш меч в основную экспозицию, потому что находка уникальная. Я смотрю, Окладников начинает багроветь, он всегда краснел, когда сильно волновался. Чувствую, что он этого не хочет, и поскольку Алексей Павлович был человеком незаурядным, он ответил Пиотровскому, что смог бы согласиться, но вот он, показывая на меня, не отдаст. Наступило молчание, после чего оба академика расхохотались, и это разрядило ситуацию.

Потом, когда мы летели назад с мечом в Новосибирск, Окладников несколько раз повторил мне: «Ишь, какой Пиотровский! Отдай ему меч… Что же это мы будем наш родной Академгородок обделять! Нам самим в наш музей такие вещи нужны!» Вот так закончилась эта история!»

В экспедиции. Академик РАН В.И. Молодин (в центре).  Фото из архива В.И. Молодина

– После моей статьи по идентификации меча к этой теме вернулись профессор Анатолий Николаевич Кирпичников и болгарский археолог, специалист по древним надписям Дубоглав. Они написали еще одну статью, посвященную надписям и датировкам на мече. И оказалось, что моя идентификация была абсолютно правильной. Это потом, когда я писал книгу «Меч каролингов», то решил рассмотреть версию Окладникова про Ермака. Я внимательно изучил вопрос, какое оружие было в отрядах Ермака, и установил, что и у казаков, и у стрельцов наряду с саблями, пиками и ружьями были еще и мечи. Потом я подумал, что привез же Иван Кольцо из Москвы, после своего визита к Ивану Грозному, в подарок Ермаку от царя доспехи за освоение Сибирских земель.

После взятия Искера – столицы сибирского ханства – Ермак отправил Ивана Кольцо к Ивану Грозному «бить челом» о новом царстве сибирском. Из Москвы Кольцо вернулся с похвальной царской грамотой и дарами. Сибирь прельщала Ивана Грозного своими просторами и природными богатствами, прежде всего пушниной.

Вообще еще задолго до Ермака русские часто проникали за Каменный пояс. Если на Севере аборигены, среди которых были самоедцы, ханты и манси, толерантно относились к появлению русских, то на юге Сибири, там, где правил хан Кучум и в качестве основной религии был распространен ислам, русские поползновения расценивались как захватнические враждебные. Столицей Кучума был Искер, и под ним находилось еще несколько крупных центров, одним из которых была Бараба. Именно здесь было городище и ставка наместника Кучума мурзы Карачи. В этих местах по настоящее время сохранились этнические поселения под названием Карачи. Тебе же хорошо известна минеральная вода «Карачинская», которую забирают из скважин знаменитого ныне сибирского курорта «Карачи».

Надо сказать, что барабинские татары, а это были потомки древних тюрков, которые смешались с южными хантами и самоедцами, все были под Кучумом. И, не приди туда русские, там бы сложилось мощное исламское государство по примеру Казанского царства того времени. Кстати, в Сибирь ислам пришел из Казани.

В Барабу вслед за отрядами Ермака продвигался русский крестьянин, который очень быстро и органично вписался в эту структуру. И хотя были отстроены пограничные остроги, барабинские татары вполне терпимо воспринимали русских. Был налажен натуральный обмен, некоторые семьи начали родниться. Русские принесли в Барабу, да и в целом в Сибирь, культуру землепашества, ремесленное производство, например изготовление керамики, и многое другое, чего не умели делать местные татары. Межнациональные отношения развивались в этом месте вполне мирно, но это не означало, что верхушка во главе с Кучумом была этим довольна. Еще долго продолжались набеги отрядов Кучума на русские поселения в Сибири, пока его не укокошили, согласно преданию, на реке Оби.

– Вячеслав Иванович! И все-таки как мог оказаться меч каролингов в руках Ивана Кольцо?

– Саша, конечно, это чисто мои домыслы. Ведь привез Кольцо Ермаку в подарок от Ивана Грозного доспехи! А почему бы он не мог привезти из Москвы и этот меч? Меч XII века как драгоценная редкость мог храниться в Оружейной палате Московского Кремля. Он являлся произведением западноевропейского оружейного искусства, был богато украшен, посвящен Деве Марии. Иван Кольцо вполне мог получить его как личный подарок от Ивана Грозного. Иначе трудно себе представить, как меч попал в Барабу.

– А караванными путями купцов из Европы он разве не мог оказаться там?

– Ну конечно, можно представить и такой сценарий его появления. Скорее всего с Севера, потому что фактов проникновения на Север изделий из металлов в виде чаш, блюд, ножей, кинжалов, сабель очень много. Все это оседало у хантов и манси и использовалось ими на ритуальных местах. Если бы мы нашли на Севере меч, подобный нашему, то это не вызвало бы большого удивления, поскольку нам попадались там изделия из Ирана, Булгарии, Польши.

Но в Барабе никаких караванных путей не было. Можно только предположить, что меч попал туда с Севера. Но поскольку я его буквально вытащил из-под корневища березы, то скорее всего его потеряли. Но разве такие вещи теряют просто так? Оцени правильно ситуацию. Рядом с местом находки меча есть современное поселение Карачи, в котором мы обнаружили городище времен барабинских татар. Я не исключаю, что это то место, где погиб Иван Кольцо. Согласно легенде, его пригласили в гости к мурзе Карачи, чтобы обговорить какие-то условия, но затем предательски напали и перебили весь небольшой русский отряд вместе с Иваном Кольцо. Меч мы нашли под старой березой, а рядом пролегала дорога, причем древняя, потому что она шла вдоль второй террасы, а не в пойме. Вероятно, нападение состоялось на этой дороге, когда Иван Кольцо с отрядом возвращался из гостей.

– Вячеслав Иванович, все вполне правдоподобно, прямо в современном жанре экшен, но только береза – слишком литературно. И потом, согласно ботаническим справочникам, береза в среднем живет 120, максимум 150 лет. На месте той березы за обсуждаемый исторический отрезок времени могли вырасти как минимум три новых дерева. А на какой глубине вы обнаружили меч?

– Да почти на поверхности, сразу под дерном, на глубине трех–пяти сантиметров. Повторяю, меч туда просто так положить не могли. Если бы это было святилище, то мы там кроме меча обязательно нашли бы другие культовые предметы, а их не было. Вот я и придумал такую версию.

– Шикарная версия! «Мосфильм» плачет! Вячеслав Иванович, давайте поднимем еще по чарочке за романтику профессий археолога и художника.