Мария Давыдова
Выйдешь перед сном во двор подышать – а там такое… Ну, почти такое... Кадр из фильма «Всадник без головы». 1973
Белая собака в белом снегу
Ближе к ночи выкатилась из дому, подбадриваемая друзьями в соцсети, уверявшими, что «наружа» не так уж и страшна, а местами даже и привлекательна.
И правда, «наружа» вчера выглядела замечательно: было тихо, сухой снежок намел мягкие сугробы, а в них отчетливо читались следы - можно было выбрать себе виртуальную собаку на любой вкус.
Прошел настороженный человек с огромным белым псом, по-видимому бойцовской породы, на поводке.
Собака выглядела очень строго и никакого умиления не вызывала, скорее уж сдержанное уважение.
Пока, разбежавшись, не плюхнулась в первозданный, только что заботливо наметенный будто специально для нее высокий сугроб, и не извалялась в нем всей собакой. Спина в снегу, а огромные длинные лапы в воздухе выплясывают отдельный веселый танец.
Потом белая собака вскочила, выписала несмышленым теленком возле хозяина несколько сумасшедших кульбитов, и снова сделалась важной и строгой.
А хозяин наклонился и заботливо смёл с короткой белой шерсти остатки белого снега.
И они пошли дальше.
А я осталась запоминать, как выглядит веселая белая собака в белом снегу.
К половине одиннадцатого почти ночи явилась на сквер молодая мама в желтом пуховике и с коляской для двойни, и принялась выписывать круг за кругом.
Бедная-бедная молодая мама! Как же жаль ее, бредущую с коляской в ночи по сугробам!
Жалела бедную маму, пока на очередном витке наши пути не пересеклись. Тут выяснилось, что это молодой папа в желтом пуховике.
Какой хороший, симпатичный молодой папа!
Небось, пришел с работы, поел и пошел с коляской гулять.
А дома счастливая молодая мама сможет хоть немного поспать.
Или не поспать, так хоть старших уложит.
Или еще что-нибудь.
Какой же прекрасный молодой папа в желтом пуховике!
Последними, ближе к одиннадцати ночи, явились молодые супруги с мохнатыми собачками в красных попонках - меньше кошки каждая.
Обычно вижу в окно, как они возвращаются домой: перед дорогой каждый привычным движением подхватывает «свою» собачонку на руки.
Минисобачки первым делом миниголосками старательно облаяли белого гиганта. Тот слегка скосил в сторону мощной правой передней лапы строгий глаз и, не говоря ни слова, проследовал дальше. А собачки еще долго оживленно обменивались впечатлениями: «Видал, как мы его, а?!» – «Да, здорово напугали – будет знать, как воображать себя белым хозяином сквера!» – «Да, подумаешь, вырос большой, так думает, все можно!» И дальше в таком роде.
Постояла, задрав голову, у настоящего хозяина сквера: огромного тополя. Поглядели мы с ним друг на друга. «Давненько тебя не было видно!» – «А ты, наверное, уже выше восьмиэтажного дома вырос». – «Да уж, не ниже. Хотя вообще-то я не должен с тобой сейчас разговаривать, я же еще сплю – январь месяц, что ты хочешь!» – «Ну, спи-спи, я тоже спать пойду». И пошла – чуть не уснула, пока дошла. Встретила по дороге папу в желтом пуховике с коляской для двойни. А больше уже никого не встретила.
Секрет долголетия
Увидела в окно, что снег пошел. Тогда и я пошла гулять под снегом. Набрела на многодетную семью снеговиков. Потом на воробьиное дерево. Пока снимала воробьиное дерево, стемнело, фонари потихоньку зажглись. Бабушка с палочками и небольшим пуделем ходит кругами мне навстречу. Дворники стоят небольшой футбольной командой и, на наречии поколения 90-х, «пинают балду». Каждый раз, как я прохожу мимо, здороваются. Я каждый раз вежливо отвечаю: «Здравствуйте!» На третьем круге гармония мира внезапно нарушилась: дворники наконец сдвинулись с места и бабушка с пуделем сошли с орбиты. И все собрались у многодетной семьи снеговиков-лилипутов. Слышу, бабушка сердито кричит: «Дети делали! Вам бы только ломать!»
Дворники стоят покуда, но видно, что зачем-то все же хотят ломать: возможно, в детстве что-то недоломали. Зачем ломать чужих снеговиков?! Только злые дети ломают чужих снеговиков и топчут чужие куличики! Я тогда тоже подошла поближе и молча достала телефон. Футбольная команда «Дворник молодости нашей» насторожилась и стала как-то довольно быстро рассредотачиваться. Пока я включала камеру и искала ракурс, внезапно все стихло: дворники ушли, закинув одну на всех лопату за коллективное плечо. Бабушке не на кого стало сердиться, и она замолчала. Пудель перестал дрожать и бояться. Тут бабушка вдруг говорит мне уважительно: «Эк вы их!» А я отвечаю: «Я ни при чем, просто многие съемку в принципе не любят. Человек с киноаппаратом для них угрожающая неприятностями фигура». Бабушка говорит: «Телефон мне невестка купила, но фотографировать не для меня, не умею я фотографировать». Я тогда ее научила: «Смотрите, вот так достаете, вот так разворачиваете – экраном к себе. И все. Кто там разберет, какой из вас оператор». Бабушка берет смартфон, наставляет на меня, разворачивает: «Правильно?» «Отлично! Как будто всю жизнь снимали!» Тут мы все засмеялись, включая пуделя, который решил наконец, что я не страшная, а даже очень ничего, и разрешил себя погладить. А спасенные снеговики мне немного попозировали всей семьей. А снег еще сильней пошел. Тут бабушка домой засобиралась и говорит: «Раньше у меня на кнопках был телефон, а потом мне невестка этот подарила на 90 лет. Говорит мне, представляете: Вам без меня не разобраться с телефоном этим, я специально приеду вас учить. Хорошая у меня невестка, но вредная: все время на возраст намекает. Хотя ей и самой скоро 70». А я тогда сказала: «Поздравляю вас с юбилеем, если вы, конечно, не пошутили! Потому что, если честно, я думала, что это вам скоро 70». Но оказалось, нет – не пошутила. Правда, 90 лет. И такая гибкая, молодая бабушка в модных штанишках и с модными палочками. «А секрет долголетия: гулять с собакой в любую погоду», – говорит она мне на прощанье.
Теперь тоже стану гулять – только без собаки и не в любую. Потом мы все ушли, осталась только семья снеговиков. И снег. Снег пошел еще сильнее.
Всадник без головы
Решила во что бы то ни стало гулять, чтобы не переходить на снотворные – тем более у меня их и нет – и хоть немного поспать. Сказано – сделано, день прошел, я наконец-то оделась, смотрю на часы: двадцать минут одиннадцатого. За окном темень и ветер. Все равно пойду – раз уж решила. Что ж, вышла: пусто, гулко, зябко. Сквер, всегда кишмя кишевший гуляющими, даже в мороз, неприятно пуст. Даже поздние собачники как-то бочком-бочком – ножку задрал и скорей домой. Ветер воет: «ууу». Деревья качаются. Никаких парочек, тетушек с собачками, пятничных папаш с плохо засыпающими младенцами в колясках. Один ветер на всем белом свете. Но надо ходить, чтобы спать. Пойду-ка я лучше во двор ходить. Вернулась во двор. И двор наш тоже так пуст, как бывало в прошлой жизни, когда возвращаешься с позднего концерта и по пустому, спящему двору цок-цок парадными туфлями. Упорно хожу по малому, хорошо освещенному кругу – чего не сделаешь во имя нескольких часов сна – прямо по проезжей части нарезаю: никто все равно ни на чем не едет. Изредка проходят торопливо люди – и сразу юрк в подъезд. Выныривают из мглы и тут же парадные их поглощают. Да еще в сумерках, а тем более после них я не слишком-то отчетливо вижу без очков. Неуютно, короче.
Тут, прежде чем рассказывать дальше, надо описать наш двор: упрощенно это такой огромный четырехугольник с арками по углам. И вот я иду: за спиной арка, напротив тоже арка. И в ней, в этой арке напротив, прямо из мглы возникает вдруг флаг. Не просто возникает, но движется, медленно идет на меня. Сам по себе идет: снизу, сверху и по бокам ничего нет. Я не человек «бей» или «беги», я отчетливо человек «замри»: замираю на ходу, кажется, даже ногу забыла опустить. Между тем флаг надвигается. Первая мысль: нельзя никому об этом говорить, надо скрыть, что я это вижу. Вторая: где-то я раньше что-то похожее уже видела. Тут же еще думаю: надо себя хорошенько ущипнуть. Флаг тем временем медленно выдвигается из арки и как будто даже полощется из стороны в сторону. Я стою – забыла дышать. Комизм и ужас происходящего ничуть не противоречат друг другу. Постепенно под флагом вырисовываются черные брюки, черные ботинки. Потом руки в черных перчатках по бокам. На месте головы по-прежнему флаг. Вся эта композиция наползает на меня, но дух захватило так, что не соображаю даже отступить в сторону, не то что спрятаться за большим внедорожником, припаркованным по левую руку. Черный человек, раскачиваясь, тащит флаг в распяленных руках. Он проходит совсем близко – я даже слышу, как он тяжело дышит – и медленно исчезает в арке напротив. Вместе с ним исчезает и особый, густой пятничный запах. Во всю ту вечность, которая понадобилась человеку-флагу, чтобы пересечь наш двор, я не сделала ни одного шага и, кажется, ни одного вдоха, только медленно поворачивалась вокруг своей оси. Наконец флаг исчезает, а я вспоминаю, как дышат: мой подъезд – вот он, передо мной. И тогда я тихонько иду домой.
По дороге вспомнила: летняя ночь, мы с отцом медленно прогуливаемся по тротуару вдоль нашего дома. Почему так поздно гуляем, непонятно: может, кого-то встречаем. И вдруг... из темноты медленно проступает белый костюм. Пиджак, рубашка, брюки. Головы нет. Ног тоже нет: просто идет белый мужской костюм. Смотрю на отца в испуге, тот улыбается: «Гляди, костюм идет!» Эффект был примерно такой, как при первом просмотре фильма «Всадник без головы», когда из клубящейся мглы на горе показывался темный силуэт всадника, а старый охотник испуганно шептал: «Глядите-глядите! У него же нет головы! Дьявол!» Долго я потом отказывалась засыпать без света! Так вот, белый костюм: постепенно из темноты выступают черные ботинки и черная голова... Чернокожий человек весело улыбается нам белозубой улыбкой и медленно удаляется в сторону общежития, а мы провожаем его глазами, пока он снова не превращается в белый костюм без головы. Долго теперь не буду спать без света...