Павел Бажов сочинил в одиночку целую мифологию

У Павла Бажова тройной юбилей.  Фото 1911 года

Сказы эти в очень малой степени опираются на горнозаводский и старательский фольклор (хотя Бажов настойчиво утверждал обратное). По большей части это плоды оригинального вымысла. Но изготовлены они по всем канонам мифического воображения.

Волшебная гора

Центральный бажовский сказ «Медной горы хозяйка» – это вариант мифа о любви богини и простого смертного (Кибела и Аттис, Афродита и Адонис, Венера и Тангейзер).

В то же время образ Хозяйки горы укоренен в уральской традиции. Алхимический символ меди – «зеркало Венеры». Одно из имен Афродиты/Венеры – Киприда, сиречь Кипрская; остров Кипр славился добычей меди. Зеркало Венеры изображалось на гербе уральского Полевского рудника и на клейме, которым помечалась местная медь.

Образ Хозяйки уникален: полных аналогов в горняцком фольклоре у него нет. Он соединяет и переплавляет самые разные мифические мотивы.

Отмечают близость Хозяйки к образу Матери-Земли в мифологии коми, хантов и манси: она каменного обличья, может сжиматься до размеров скалы или вырастать до масштабов горы. Связь материнского культа с культом гор прослеживается и на Алтае.

В то же время Хозяйка сродни Белой даме из фольклора германских горняков (она же Хольда, фрау Холле, Перхта, Брехта, Геда и др.). Булгаковская Гелла – прямая наследница фрау Холле, а та, в свою очередь, происходит от древнегерманской богини Хель – властительницы преисподней.

Белая дама – особа ослепительной красоты с длинными светлыми волосами, в белом платье с кружевами. Она превращает булыжники в чудесные амулеты, указывает месторождения серебра и золота и предсказывает будущее. Но если Белая дама избрала тебя в возлюбленные, ей нельзя изменять – в отместку она может уморить всех мужчин твоего рода.

Иногда Белая дама отождествляется с языческой богиней любви Венерой. Так происходит в легенде о пребывании Тангейзера в плену у Венеры в гроте горы Гёрзельберг («Гора огненной золы»).

Исторический Тангейзер был миннезингером – куртуазным придворным поэтом, жившим в начале XIII века. Легенды связывают его с горой Гёрзельберг в Тюрингенском лесу. Эту возвышенность в форме гроба называли также Венусберг (Венерина гора). В гроте ее слышится шум подземных ключей; народные фантазии превратили его в стоны грешников, отбывающих сроки в чистилище.

По версии Рихарда Вагнера, миннезингер Тангейзер, направляясь на состязание певцов, увидел у подножия горы Венеру, которая завлекла его к себе в грот; там он провел семь лет в любовных забавах. Но боязнь погубить свою душу побудила миннезингера расстаться с Венерой и искать отпущения грехов у Римского папы Урбана IV. Папа заявил: «Скорее посох зацветет в моей руке, чем из углей костра в аду родится цветок прощенья».

Тангейзер вернулся к Венере. Тем временем посох чудесным образом пустил побеги. Папа велел отыскать прощенного грешника, но его не могли найти. Тангейзер должен оставаться в горе до Страшного суда, когда его участь будет решена окончательно.

Историю эту использовал также Томас Манн в романе «Волшебная гора».

Зеркало Венеры и шкатулка Пандоры

Попадают в царство Хозяйки горы, заблудившись в каменном лесу: «Деревья стоят высоченные, которые мраморные, которые из змеевика. Понизу трава, тоже каменная. Лазоревая, красная. Солнышка не видно, а светло, как перед закатом. Промеж деревьев змейки золотенькие трепыхаются. От них и свет идет».

Пройдя через лес и отвалив большой камень, герой видит лестницу, ведущую в подземелье; она упирается в «двери каменные, узорами изукрашенные». Сразу за дверью – огромная спальня: «Постели, табуреточки – все из корольковой меди. Стены малахитовые с алмазом, а потолок темно-красный под чернетью, а на ем цветки медны».

Это «футлярное пространство» и есть подлинная Малахитовая шкатулка – мы знаем ее в другом обличье как ящик Пандоры.

Среди магических атрибутов Хозяйки выделим чудесное «глядельце». В немецком горном фольклоре известны чудесные зеркальца колдунов-«венецианцев» из германского горного фольклора: они указывают на богатые рудные жилы и месторождения. Но уральская Хозяйка владеет целым трюмо: «Над забоем зеркало наклонилось, и кругом из породы явственно рама обозначилась, как руками высечена». Добрым людям это устройство богатые залежи показывает, в злых рудой плюется. При этом «зеркало-то, видишь, человека вовсе несообразно кажет. Нос с большой угор, волос на усах, как дрова разбросали. Даже глядеть страшно, и смешно тоже».

Кривизну зеркала Хозяйки трактуют как признак искаженного хронотопа иного мира. Но мы вправе выделить здесь и эмоциональный аспект: гротескную эстетику уродства, богатую смесь восторга и ужаса. Та же смесь чувствуется в речах Хозяйки. Когда ей нужно, она легко находит общий язык с людьми, но чаще пускает в ход саркастическое косноязычие: «Лопочет что-то, а по-каковски – неизвестно, и с кем говорит – не видно. Только смешком все».

Тот же нрав проявляется в способах наказания жадных богачей: «Заграничная барыня жива осталась, только с той поры все дураков рожала... Заграничному баринку самый наконешничок носу сшибло. Как ножом срезало, ноздри на волю глядеть стали».

В сказке братьев Гримм хозяйка волшебной пещеры фрау Холле выступает как аналог нашего Морозки («тепло ли тебе, милая»).

Сюжеты Бажова глубже, драматичней и изощренней. История любви рудокопа Степана и медной Хозяйки впечатляет не меньше, чем страсть Тангейзера. А искушение Данилы-мастера – куда более душераздирающая повесть, чем страдания Ганса Касторпа на Волшебной горе. Впрочем, резюме у всех этих историй одно: на дне заветной каменной шкатулки кроются одни несчастья.

«Подморозить, чтобы не сгнила»

Культуролог Борис Парамонов пишет: «Россию не изменить никакой революцией... Она как в той эпиграмме Тютчева: дохнет – и сдунет с лица земли». Имеются в виду стихи Тютчева «О жертвы мысли безрассудной, / Вы уповали, может быть, / Что станет вашей крови скудной, / Чтоб вечный полюс растопить! / Едва, дымясь, она сверкнула / На вековой громаде льдов, / Зима железная дохнула – / И не осталось и следов».

«Эта эпиграмма написана по поводу восстания декабристов и его поражения, – продолжает Парамонов. – Тютчев счел себя вправе умилиться перед зрелищем такой нечеловеческой мощи. Но потом появился другой гениальный поэт, взявший тот же сюжет: «Все перепуталось, и некому сказать, что, постепенно холодея, все перепуталось, и сладко повторять: Россия, Лета, Лорелея».

Повторять-то сладко, слова красивые, но что за ними? Россия как образ смерти. Лета – это подземная река в царстве мертвых. Лорелея – это что-то вроде сирены, заманивающей путешествующих по Рейну: смертная сила в прекрасном женском образе. Вот какой набор качеств характеризует Россию в стихотворении Мандельштама».

Трактовка неверная, потому что слишком узкая. Лета – еще и река благодетельного забвения. Не столь губительная, как другие реки греческой преисподней – Стикс и Коцит, Ахерон и Флегетон.

А Лорелея – «шепчущая скала» на берегу Рейна, вдохновившая Клеменса Брентано на создание образа нимфы Лорелеи, увлекающей своим пением суда на скалы. Стоит отметить, что Лорелея не только губит речников, но и скорбит по своим жертвам.

Богиня (Венера, Хозяйка Медной горы, Лорелея) влюбляется в своего избранника первой. Чтобы ответить на ее любовь, требуются героические качества. Поэт Тангейзер и горняк Степан не обладают ими в полной мере. Зато Данила-мастер из сказа Бажова «Каменный цветок» уходит в гору к Хозяйке навеки.

Сюжет этот можно прочесть и как политическую аллегорию. Любой правитель России, ее символический супруг, постепенно оказывается в изоляции, в каменной темнице. В этом смысле декабристов постигла еще благая участь.

Еще один вариант этой темы – союз Снежной королевы и Голого короля. Никто еще не догадался поженить этих сказочных героев. Между тем это пролило бы свет на многие сюжеты русской истории. И в особенности на последние дни русских правителей и поэтов.

Петр Третий и геморроидальная колика в Ропше. Павел Первый и апоплексический удар табакеркой в Михайловском замке. Александр Первый и скоропостижная простуда в Таганроге. Александр Пушкин в сугробе на Черной речке. Николай Гоголь, зябнущий у камина на Никитском бульваре. Николай Первый, проигравший Крымскую войну, в легком мундире на ледяном плацу. Александр Второй, которого террористы в его собственной столице травят, как зайца на снегу. Лев Толстой, умирающий от воспаления легких на станции Астапово. Николай Второй в Ипатьевском доме, в обществе доктора Боткина и лакея Труппа.

Боги тяжести

В сказе «Богатырева рукавица» изображены окаменевшие исполины-богатыри:

«Они, конечно, на людей походили, только сильно большие и каменные... За старшего у этих каменных богатырей ходил один, по названью Денежкин. У него на ответе был стакан с мелкими денежками из всяких здешних камней да руды. Стакан, понятно, богатырский – выше человеческого росту, много больше сорокаведерной бочки. Сделан тот стакан из самолучшего золотистого топаза... Возьмет богатырь такую денежку, потрет с одной стороны – и сразу место, с какого та руда либо камень взяты, на глазах появится... До капельки видно, в котором месте руда залегла и много ли ее...

Долго так-то богатыри жили, потом стареть стали. Покличет их старшой, а они с места сдвинуться не могут. Кто сидит, кто лежмя лежит, вовсе камнями стали, богатырского оклику не слышат. И сам Денежкин отяжелел, мохом обрастать стал».

(…)

Бажовские титаны-рудознатцы относительно мирного нрава. Эпоха была принудительно-оптимистической, и нагнетание хтонического ужаса было бы избыточным. Ужасов хватало и в повседневной жизни. В то же время уральские титаны изображаются не без оглядки на советских вождей. Вожди обладают чудесной прозорливостью. Вожди, по заветам марксизма, ставят во главу угла экономические отношения (отсюда говорящая фамилия богатыря Денежкина). Вожди носят теллурические имена и прозвища: Сталин, Молотов, Каменев, Свердлов, «железный Феликс» Дзержинский, «железный нарком» Каганович. В то же время образы вождей всячески утепляются. Сталин изображается как отец народов и податель плодородия – в окружении детей, женщин и цветущих садов. Калинин, формальный глава государства – «всесоюзный дедушка». Похожая история случилась с «титанами Возрождения». Это сиятельное Возрождение так застит взоры, что заставляет забыть, кто такие титаны: подземные боги, архаические, жестокие и кровожадные. Титаны величественны – но на свой нечеловеческий лад. О гуманизме тут можно говорить только в плане борьбы с небесными силами посредством мобилизации умозрительного и символического человека.

А судьба отдельного и конкретного человечишки никому не интересна. Медицинский градусник бесполезен в металлургии, рынок сметается одним идеологическим чихом. Не нужно считать Прометея основателем человеколюбивого титанического общества.