Взрослые игры в детский экзамен. ЕГЭ вовсе и не предназначался для адекватной проверки знаний

Школьные знания осваивают лишь около 2,3% людей, максимум – каждый десятый. Фото РИА Новости

Солнечным летним днем 2001 года автор, сидя в кабинете заместителя министра образования РФ Виктора Болотова («куратора» введения ЕГЭ в России), испытывал целую гамму противоречивых ощущений – нечто в диапазоне между праздным любопытством, бдительностью слушателя курсов ПК и предчувствием большой беды.

Мы встретились по горячим следам неординарного события – премьеры единого госэкзамена (в статусе эксперимента), которая только что состоялась в республиках Чувашия, Марий Эл, Якутия, Самарской и Ростовской областях. Вести оттуда были настолько неутешительны, что пригласивший в те же дни пообщаться face to face министр образования РФ Владимир Филиппов об «историческом дебюте ЕГЭ» даже не вспомнил. В доме повешенного не говорят о веревке – так получалось. С Владимиром Филипповым мы говорили о программе компьютеризации сельских школ, умирании классно-урочной системы («Уроков скоро не будет», – спрогнозировал мой собеседник), о модели «Полный день». Причем надо отдать должное благородству политика – в отличие от его нынешних коллег он не просил показать ему текст нашего с ним разговора перед публикацией.

Что же касается ЕГЭ, напомню: видеокамеры в пунктах проведения экзамена появились лишь в 2014 году. А до этого целых 13 лет выпускники сдавали его без присмотра умных видеоглазков. Почва для нарушений благодатная. Как бы то ни было, о результатах «независимого теста» обществу остается лишь гадать и по сей день, довольствуясь негласной и случайной информацией.

«Все процедурные нормы были нарушены с ведома и под прикрытием взрослых... Ученики вслух обсуждали трудные вопросы... Выходы экзаменующихся из учебных помещений никем не фиксировались. Во всех кабинетах без исключения дети пускали в ход справочные материалы, шпаргалки передавались через все щели, окна и форточки. Степень вооруженности ребят мобильной связью была близка к 100%», – написала в служебной записке (вопреки грифу секретности она каким-то чудом просочилась в СМИ) преподаватель СГТУ, руководитель группы независимых инспекторов в пункте проведения ЕГЭ № 30 г. Саранска (Республика Мордовия) Галина Гончарова. Правда, ее рассказ датируется июнем 2004 года. Но кто поверит, что «на заре ЕГЭ» в 2001 году при наскоро составленных контрольно-измерительных материалах (КИМах) и не доведенных до ума технологиях все было по-честному?

Давно известно: школьные знания осваивают лишь около 2,3% людей, максимум – каждый десятый. Указанный порядок цифр не раз звучал и в кругах реформаторов этой системы. Оба квалифицированные математики, и Виктор Болотов, и Владимир Филиппов, прекрасно знали истинную цену школьной корочки. Главный интерес в связи с этим представлял для меня вопрос: решится ли руководство отрасли поставить публичный диагноз пугающе неэффективной школе епископа Я.А. Коменского (1592–1670)?

Авария на Чернобыльской АЭС произошла в два приема: сначала отключили защиту (систему аварийного охлаждения реактора, САОР), а потом стали экспериментировать. Понятно, что любые аналогии хромают, но в случае с ЕГЭ «защиту» тоже профессионально заглушили – на этапе, когда экзамен был еще нештатным. Датчики совести, трезвое осознание своих успехов и провалов, готовность отстаивать честь мундира учителям отключали 20 лет подряд. И продолжают отключать, не публикуя полноценных результатов всенародной угадайки.

«Это – миф!» – с порога гневно заявил мне тогда, в июле 2001 года, куратор европейского экзамена Виктор Болотов. Мол, «никаких пределов для «неудов» по ЕГЭ» никто заранее не намечал. При этом уточнил, что в полученной статистике, оформленной в виде гистограммы, специальной ведомственной комиссии «предстояло расставить границы отметок... от двух до пяти». То есть границы отметок все-таки расставляли, причем не до, а уже по итогам теста. И именно в министерстве, а не в каком-нибудь Принстонском (частном, независимом) университете, как это делают за океаном.

Ответ Болотова: «Нет, тут другая ситуация...» Оказывается, предписание по выставлению отметок утверждали как минимум в двух (!) редакциях – до проведения экзамена, а затем, с результатами теста на руках, и после него. «До» – разработчики КИМов, специалисты из Российской академии образования. А «после» – всем составом особо уполномоченной комиссии при Минобразования РФ. «В итоге тройка по математике соответствует четырем выполненным заданиям из 29 возможных», – охотно поделился Болотов.

А в первозданной, более жесткой версии на тройку требовалось выполнить, скажем, 20 заданий из 29. Ее авторы указывали Болотову на недопустимость снижения стартовой планки, а он, отстаивая свою, гораздо более мягкую шкалу, цитировал им Гете: «Теория, мой друг, суха, но вечно зеленеет древо жизни». Снова включаю диктофон: «Это моя персональная позиция – детей нельзя наказывать за наши взрослые недоработки. Поэтому действовал принцип: все споры решаются в пользу ребенка. Социальный эксперимент не должен быть обращен против детей».

Ставлю рекордер на паузу, главное слово сказано: дети. Все лучшее, конечно, им. Только вот как тут отличишь детей от взрослых? Пойдем простым логическим путем: на входе в пункты ЕГЭ наши 18-летние сограждане предъявляют новенькие паспорта, но... Что это доказывает и кому? Для государства это по-прежнему дети, тест – мероприятие по их социальной защите, а неэффективная на 97,7% школа – место, где взрослые предъявляют требования, тренирующие не столько ум, сколько слепую исполнительность воспитанников.