С пятницы на воскресенье. Про факап, Чижика-Пыжика и другое такое же

Рисунок Олега Эстиса

Давайте сыграем в четыре руки. 

    Две руки лучше, чем одна, а четыре лучше, чем ничего. 

    Давайте на трубе. Чтобы – глас не вопиющего, а вопиющих, хотя бы двух. В смысле, может, услышат где-то там.  

    Правильно. Не получится. Получится факап. Потому что у трубы один рот, а если дуть на переменку – будет не то. Будет все равно глас вопиющего, а не вопиющих, и четыре руки не спасут.  

    Надо, чтобы в четыре руки плюс в два рта. 

    Не получится. Опять получится факап.

    Тогда давайте сыграем в четыре руки на рояле. На рояле и места для рук больше, и рты свободные – в смысле воплей.

    Давайте сыграем «Чижик-Пыжик». Конечно, это сложно. В смысле гармонии – не очень, а в смысле подтекста – очень сложно, потому, разумеется, близко-близко к факапу. Разумеется, опять.

    Вы пока не понимаете. Хотя про факап уже точно поняли. Возможно, поняли еще при рождении. Если не до.

   Лет сколько-то давно композитор Прокофьев прошелся своими гениальными руками с пальцами на сколько-то октав по чрезвычайному, но обычному происшествию в дачной местности. И выразил драматизм жизни, доведенной если не до конечного конца, то до зоопарка. Причем всему, населявшему этот драматизм, для выражения всех воплей было выдано по особому инструменту.

    Казалось бы, и ладно в смысле музыкального лада, а также жизненной ситуации в смысле факапа. 

    Почти.

    Вот пионер Петя пренебрегает замечаниями родного дедушки, а также некоторых других добрых существ, и изо всех своих пионерских сил нарывается на факап в смысле Волка. 

    Вот хорошо обученные охотники нападают на след хищного животного. 

    Вот с Петиной пионерской помощью Волк связан-завязан на сто узлов. 

    Вот все, кто следил за Волком, кто связывал хищное животное, кто завязывал на сто узлов, а также те, кто предупреждал Петю о том и о сем, включая факап, ведут сто узлов в зоопарк. 

    А над всем этим парит добрая Птичка. 

    Но. 

    Из Волчьего живота до всех ведущих доносятся тихие испуганные кряки Утки, по дурной  привычке без пережевывания заглоченной Волком. 

   И что же Утка им, ведущим? 

   Что им, ведущим, Утиный страх? 

    Ничего. 

    Им, ведущим, не до чего, кроме самого процесса ведения кого-то кроме себя в зоопарк. 

    Как сказано женщиной-поэтом (пускай и не про Утиное, зато вообще про всё), –  Утке, а тем более Утиному страху «приговор почти произнесен». То есть Утка избавится от страха только когда  переварится вместе со своим страхом в чуждом животе, глухом к чужому кряку-воплю. Глас Утки, вопиющей в. Опять факап.

    Но.

    Может, Птичка ждет доброй минутки, чтоб своей тихой храброй песней подсказать ведущим и неведающим чужого страха: «Слышите? Слышите тихий кряк? Это Утке страшно, темно и вонько! Быстрей! Быстрей в Боткинскую! Там наука спасет из чуждого живота Утку с ее Утиным страхом! Пускай Утка лучше страшится на пахучей родной природе, где всё против всего помогает!» 

    Молчит Птичка. 

    Может, у Птички болит горло, потому и не поет – даже тихо, тем более – смело, а летит и беззвучно надеется на почти, без учета предначертанного факапа. Женщиной-поэтом же зачем-то сказано про почти – между «приговор» и «произнесен». Значит, приговор произнесен, а не так чтобы совсем факап.  Значит, надежда есть. Или почти есть, почти надежда. 

    В образе Птички Прокофьев остановился у этого самого Утиного почти, вернее, над. И не потому, что гению не хватило октавы. А чтобы хотя бы витать, как Птичка, над всеми теми, кто пренебрегал, вязал, заглатывал, вел. Чтобы хотя бы витать над всем этим зоопарком, не в силах защитить содержимое всех животов от заглотного ужаса и не в силах петь, потому что горло болит уже нестерпимо – до самого верхнего си. А после си, как всем давно известно, – настоящий факап и есть.

    Давайте сыграем «Чижик-Пыжик» с Уткой. Наука объяснить не может, но Утка все еще не переварилась и тихо вопиет, а в Боткинской больнице все еще возможно – почти все.  Причем – почти без факапа. 

    Необъяснимая наука развивается быстро, вакцину от коронавируса взяла и придумала всего за полгода. Конечно, чуждый живот – место в смысле времени жизни не самое перспективное. 

    Но.

    Надо надеяться. Хотите – по-прежнему на Птичку, даже всё про Птичку понимая. 

    А лучше – на Чижика-Пыжика, про которого ничего понимать не надо, потому что безответственность сильно пьющего Чижика-Пыжика вопиюща, как нетихий кряк. 

   Но.

   Как сказано мужчиной-поэтом (прозой, но тоже красиво), «есть странные сближения». 

    Лет сколько-то давно Чижика-Пыжика откачали-таки в Боткинской больнице, хотя и в другом городе. И вкачали в Чижика-Пыжика что-то такое, почти человеческое, даже вроде бы чуждое факапу.   

    И если бы Птичкой был Чижик-Пыжик из Боткинской больницы, пускай и бесконечно пьющий, все получилось бы. Чижик-Пыжик точно спел бы – во все здоровое горло доброго пьяницы, которому жа-а-а-алко, причем сию минутку, без почти. 

    Ну давайте сыграем хоть в сколько-то рук. Или я опять сыграю одной.  

    Разумеется. 

Алла Хемлин – писатель.