Храни тебя твой Мандельштам…

Дымом обратным из неба Москвы… Фото автора

«Стихи Дениса Новикова привлекают прежде всего полной автономностью их дикции. Лексический их состав хронологических сомнений не вызывает, сообщая об авторе куда больше, чем метрическое свидетельство. Биография поэта не в обстоятельствах места и времени, но в качестве его слуха, который первый определяет поэтом этим произносимое. Выбор слов всегда выбор судьбы, а не наоборот, ибо определяет сознание – читающего, но еще в большей мере пишущего; сознание, в свою очередь, определяет бытие (…).

Голос Новикова – голос человека в раздробленном, атомизированном обществе, где поэт более не антипод государя или власти вообще и поэтому лишен гарантии быть услышанным, не говоря – пьедестала. В этом смысле голос Новикова – голос из будущего, как, впрочем, и из прошлого, ибо он в высшей степени голос частный», – писал о нем Иосиф Бродский. Писал в 1995-м, когда Денису Новикову было 28 лет. Писал в послесловии к его книге. Дениса тогда сразу «заметили». Но и только. Он не успел получить премий, за исключением премии журнала «Арион». Выпустил всего четыре книги. Не доучился в Литературном институте. То уезжал из России, то возвращался. Жил в Англии и Ирландии, умер в Израиле. То писал стихи, то не писал. То общался с «литературным миром», то – нет. 

Денис Новиков. Река – облака / Сост. Ф. Чечик и О. Нечаева; подг. текста и примеч. О. Нечаева. – М.: Воймега, 2018. – 488 с.

Денис Новиков (1967–2004) прожил 37 лет. Очень мало. И сочинил тоже немного. «Эта книга, – пишут составители, – наиболее полное собрание как стихотворных, так и прозаических текстов Дениса Новикова, должна была появиться на свет давно, но по причинам видимым и невидимым ее издание всякий раз откладывалось. Однако было бы несправедливым считать это время безнадежно потерянным, так как в его течение было найдено почти 50 новых, то есть неопубликованных прежде, стихотворений. В основном это стихи из домашнего архива, начиная с юношеских, литстудийных и заканчивая обнаруженным совершенно фантастическим образом фрагментом рукописи, не вошедшим в последний прижизненный сборник «Самопал» (…).

Помимо стихов впервые собраны воедино эссе, которые Новиков писал для Радио «Свобода» и газеты «Iностранец». Эссе как прозаическая форма придают книге известную автобиографичность…»

Менее 500 страниц, из них только чуть более 300 – собственно стихи. Вот и все «полное собрание сочинений». Книжка, кстати, сделана добротно, с большой любовью. В общем, вполне академическое издание: вступительная статья (Константина Кравцова), хронолология жизни, алфавитный указатель стихотворений, подробные и интересные примечания. Оформил книжку музыкант и книжный график Сергей Труханов (1961–2017). Если не ошибаюсь, книжка Новикова была его последней работой в качестве художника.

Денис Новиков. 1993–1994. Фото из книги

В прошлом году исполнилось 50 лет со дня рождения Дениса Новикова. Никто, кажется, нигде особо не отмечал. Был бы жив – не только сочинил бы еще какое-то количество стихов, но и получил признание. Хотя какое там признание? Ну, еще премии от каких-нибудь журналов. Наверняка – премию «Московский счет». И все. Иосиф Бродский, выходит, его заметил, а мы все-таки проморгали.

А выступал бы и печатался бы все равно редко, блогером бы не стал. «Мне, например, в компании, где более трех поэтов собираются, страшно заходить, – пишет он в эссе с характерным названием «Le profundis». – Все кажется, что сейчас взорвут что-нибудь или бутылкой по голове шандарахнут». Зато мог бы написать книжку о ком-нибудь из любимых поэтов, о Георгии Иванове, например.

В 1983 году, в 16 лет, Новиков написал:

…И дождь ударит власяною

плетью,

Фургон небесный полетит 

с осей,

И возраст мой покажется мне

третью,

А то и половиной жизни всей.

А в 1989-м, в 22 года, уточнил:

Жизнь прошла, понимаешь,

Марина,

Мне не стыдно такое сказать.

Ну, не вся, ну, почти 

половина…

В 16 лет он, конечно, половину жизни не прожил еще, но в 22 уже за спиной было больше половины, увы.

«Эссе как прозаическая форма придают книге известную автобиографичность», – считают составители. И они правы: «Однажды человек по фамилии Загс написал в газете, что я пассеист. И я не на шутку перепугался, потому что знал, что такое загс, но не знал, что такое пассеизм. Я думал – это неизлечимая стадия онанизма, а оказалось – любовь к прошлому. Так пассеист я, конечно, пассеист!

Я родился в роддоме им. Грауэрмана на Калининском проспекте. Я окончил среднюю школу № 780 Брежневского района города Москвы. Моей первой женщиной была моя пионервожатая. Она меня на утренней линейке на флаг вызвала – «за активную работу», и глаза ее смеялись. А я чуть не плакал от смущения, а потом тоже смеялся. Сколько лет уже смеюсь…»

Кстати, насчет Грауэрмана. Новиков – абсолютно московский поэт. Хотя родной и любимый город он почему-то все больше вспоминает, а не описывает.

Это из детства прилив 

дурноты,

дяденек пьяных галдеж,

тетенек глупых расспросы 

– кем ты

станешь, когда подрастешь?

Дымом обратным 

из неба Москвы,

снегом на Крымском мосту,

влажным клубком табака 

и травы

стану, когда подрасту.

Ну да. Все верно: пассеист. А что до пионервожатой, то эротики в стихах Новикова не меньше. Настоящей эротики, чувственной, телесной:

Возьми меня руками голыми,

ногами голыми обвей.

Я так измучился с глаголами

и речью правильной твоей.

Измучиться он, может быть, и измучился, но никуда ему от нее не деться, от правильной речи. От кромешной литературности. От полного погружения в поэзию как таковую:

Учись естественности фразы

у леса русского, братан,

пока тиран кует указы.

Храни тебя твой 

Мандельштам.

Храни нас всех, Осип Эмильевич Мандельштам. А Новиков опять вспоминает, и опять никуда не уйти от автобиографичности: «Моя первая английская любовь гладила меня по голове и приговаривала: «Всем ты неплох, имя только неудачное. Вот был бы Владимир или (мечтательно) – Вла-ди-вос-ток». Я хохотал…»

Конечно, хохотал, да и мы улыбнемся. Тем более что в том же эссе («Что в имени тебе моем») Новиков рассказывает исторический анекдот: «…Отправил Иван Грозный первое посольство в Англию, были в нем Строганов, Логинов и Фокин. Их так церемониймейстер двору представил: «Русские послы Стронг Энаф, Лонг Энаф и Фак ин» – Достаточно Крепкий, Достаточно Длинный и…» Даже английский особенно знать не надо, чтобы понять его, я думаю.

И еще (напоследок) о Москве:

Он перешел на Кольцевую 

линию

Без страха и упрека, целиком.

Пустой желудок гнал 

его на синюю,

Душой он был на желтую 

влеклом.

Вся схема мирозданья – круг 

с присосками –

Предполагала выбор цветовой.

Между двумя планетами 

московскими

Как по орбите он – 

по Кольцевой.

«Любовь добра – полюбишь и бобра. Это я сам сочинил, – пишет Денис Новиков. – И каждый слог, каждая буква этой фразы оплачены моей кровью». Во так-то вот. А я, признаться, и не знал, кто автор данной «народной» максимы. Да и вы, вполне вероятно, тоже не знали.