Как избавиться от школоцентризма детской жизни

Впервые сравнение школы с камерой хранения в остро критическом контексте применили еще в 1988 году. Фото Интерпресс/PhotoXPress.ru

Год 1997-й, разгар лихого десятилетия. Первый заместитель министра общего и профессионального образования РФ Владимир Шадриков, оценивая на коллегии ведомства ситуацию в отечественной профтехшколе, провел неожиданную параллель. «Содержание каждого безработного обходится государству почти в два раза дороже обучения его какой-нибудь специальности», – по-деловому сообщил чиновник.

Озвученная цифра не могла не вызвать в зале легкий шок: какого специалиста можно подготовить за деньги, вдвое меньшие пособия по безработице? Между тем слова Шадрикова наводили на мысль и о достаточно грустной участи некогда великого наследия СССР (около 3 тыс. профессиональных училищ и 800 лицеев), которое в условиях перехода к конкурентной экономике становилось одним из ключевых поставщиков лишней рабочей силы. Менее очевидный смысл «сенсации от Шадрикова» оказался и вовсе пророческим. Он гласил: не так уж, дескать, важно, кто и чему учит в этих малоэффективных заведениях. Ибо их основная роль в период турбулентности и катаклизмов – служить надежной социальной камерой хранения детей под видом «обучения какой-нибудь специальности».

Автор теории способностей, академик РАО, доктор психологических наук Владимир Шадриков неожиданно возвестил начало новой эры – имитации в сфере образования, деградации до статуса склада, где хранят людей и готовят их к судьбе безработного.

Моделью «камера хранения» заинтересовалось новое руководство Минобрнауки РФ во главе с Андреем Фурсенко, инициировав 10 лет спустя печально известный закон № 194-ФЗ (действует с июля 2007 года). Этим законодательным актом отменено обязательное общее 9-летнее образование в пользу 11-летнего всеобуча. То есть в пользу теперь уже супермассового и единого государственного экзамена (ЕГЭ). И таким образом открыл дорогу... удлиненной «камере хранения» (приплюсовав к ней пять лет обучения в вузе для сдавших единый экзамен недорослей).

Во всем цивилизованном мире тест на выходе из школы (американский SАT, английский GCSE, французский «bас» и пр.) – это экзамен доброй воли. Там в интересах государства и даже для стабилизации рынка труда власть не считает возможным законсервировать 16-летних граждан правового общества в классах. Правительство не ограничивает их мобильность ни под каким предлогом, в самых сложных обстоятельствах. Напротив, оно эту детскую мобильность всячески приветствует, поддерживает, активно развивает.

В Норвегии, например, 13-летнее школьное образование. В гимназию – старшую школу (11–13 классы) добровольно переходят практически все ученики. Но это не мешает им ненадолго покидать «верхнее среднее образование», чтобы набраться жизненного опыта, отдохнуть от парты, заработать денег, поискать себя... И вновь вернуться на свой образовательный трек – в 11-й, 12-й или 13-й класс.

Старшая школа передовых стран мира превращается в гостеприимное пространство, постоянно открытое для детей на вход и на выход. Она в этом смысле мало чем отличается от супермаркета, кафе.

Необходимо все-таки отметить, что впервые сравнение школы с камерой хранения в остро критическом контексте применили авторы концепции общего среднего образования Временного научно-исследовательского коллектива «Школа» (1988). Его возглавлял первый избранный министр образования России Эдуард Днепров. Речь в том легендарном документе шла об «искусственно созданном школоцентризме детской жизни». Всего-навсего. Но ассоциация с местами заключения, что называется, сквозила между строк...

В СССР, оказывается, даже арестанты пользовались правом голоса. Так, будущий лауреат Нобелевской премии «тунеядец» Бродский, взяв в руки с позволения майора милиции Одинцова карту Коношского района Архангельской области, сам себе выбрал адрес высылки – село Норенское. У него на выбор было целых восемь вариантов принудительных работ и адресов на поселение! Ну, а что выбирает в современной школе наш с вами юный соотечественник? Кроме репетитора? Да и к нему идет, увы, не от хорошей жизни.

Наводит на особые думы то удивительное совпадение, что идеологами доктрины «замороженного детства» на этапе ее разработки и реализации в 1997–2007 годах выступили академики-психологи из главного штаба стандартизации отрасли – Российской академии образования. Призванные вообще-то заниматься личностными смыслами и индивидуальными ценностями поколения, отрезанного китайской стеной 194-го ФЗ от общекультурных мировых путей развития.

Как бы то ни было, не без помощи академических вельмож, на территории и без того единого родного для чиновника пространства закрепилась рабская психология и этика поклонения государственным, а не «индивидуально человеческим» (термин одного из разработчиков концепции ВНИК «Школа» Олега Газмана) подходам в сфере образования и воспитания. В этих испорченных координатах нравственным и правильным стало считаться только то, что выгодно управленцу.

Обезволенный (лишенный поведения) обитатель камеры хранения, внешне похожей на школу, стал объектом бдительного наблюдения психометриков, лабораторным хомячком с мобильной игрушкой под партой. Его окружают проводочками, снимают показания, тестируют. Его изучают 12 НИИ в одной лишь Российской академии образования…

В последнее время чаще, чем обычно, спрашивают: в чем же все-таки миссия среднего образования? Трудно сказать, ввиду прежде всего его отсутствия. Наделить ребенка личным поведением, отвязать от чиновников, нарисовать удобную разметку, обеспечить навигацию – такова ближайшая задача. А миссия? Все-таки научить его служить свободе, а не государству. Как сказал философ Василий Розанов: «Хочешь сберечь юношество для государства, береги его дальше от государства».